ДИСКУРСИВНОЕ VS. НЕДИСКУРСИВНОЕ ЗНАНИЕ:

ПРОБЛЕМЫ ОПИСАНИЯ *

 

 

Н. К. Рябцева

Институт языкознания Российской Академии Наук

nadia@co.ru

 

 

Ключевые слова:  восприятие,  познание,  знание,  мышление, представление,   культурные концепты, естественный   интеллект, моделирование

 

Проблема описания недискурсивного знания – присутствующего в языке в неявном виде, представляет собой, по сути, лингвистическое моделирование естественного интеллекта – ментальной сферы человека и ее связи с восприятием, познанием, знанием, мышлением, поведением, культурой и коммуникацией. В статье в сжатом виде приводятся результаты исследования роли зрительного восприятия и, соответственно, недискурсивного знания, в мышлении и языке, роли представлений в фиксировании и использовании недискурсивного, в частности, культурно-специфичного, знания, генезис эпистемических состояний субъекта восприятия и мышления и др.

 

1. Язык – важнейший источник знаний не только об окружающей дей­с­т­ви­­­те­ль­нос­ти, но и о себе самом, а также о своем носителе, причем знаний не толь­­­ко явно выра­жен­­ных и зафиксированных в лексической семантике – эк­с­пли­­­ци­т­ных, верба­ли­зо­ван­ных, «сло­весных», сознательно выраженных, дис­кур­сив­­ных, но и неявных – им­пли­цит­ных, вер­бально/ «словесно» невыраженных, «кон­­­­цептуальных», «категориальных», «под­­со­зна­тельных», не­дис­кур­сивных. Недискурсивные зна­­­­­ния, заложенные в языке, важ­ны и ин­тересны тем, что позволяют узнать о сво­­ем носителе то, что он сам может не осо­зна­вать (и потому «не знать»), и что нель­­­зя узнать ни из какого другого ис­точ­ни­ка. Их глав­ная черта – ан­т­ро­по­цен­т­ри­ч­ность, «субъектность»: связь с но­си­те­лем языка как субъ­ектом восприятия и познания мира, субъектом мышления, по­ведения, прак­ти­чес­кой дея­тель­но­с­ти, коммуникации и культуры.
2. Если дискурсивные знания выражаются в языке прямо – «ассертивно», раз­­­вер­ну­то, то недискурсивные знания воплощаются косвенно – свернуто, в первую очередь, в та­­ких явлениях, как модальная рамка, внутренняя фор­­­ма, этимология, де­ри­ва­ци­он­­ная ис­­­­­­тория, пресуппозиции, коннотации, им­пли­­­ка­ции, сочетаемость, идиоматика, фра­­зе­о­­­­ло­­гия, синтагматика (малый син­так­­­сис) и др. Недискурсивные знания отражают пре­ло­м­­ление окружающего мира – его видения, понимания, структурирования, кон­цеп­ту­а­ли­за­ции и катего­ри­за­ции – в сознании субъекта, которое фиксируется в язы­­ке в виде субъ­­ектно (и эт­­нически) ори­ен­ти­ро­ван­­ных понятий, представлений, об­разов, концептов и мо­­­делей. Последние складываются в единую систему знаний, взглядов и цен­но­с­тей – язы­­ковую картину мира, которая национально, культурно и ис­то­ри­чес­­ки специфична [1–5].

Недискурсивное знание в языке «вторично», и строго говоря, не­о­бя­­­за­тельно, фа­куль­тативно. Однако в эволюции человека, в его мышлении – оно пер­вично, обяза­тель­но и даже «врожденно», «инстинктивно»: оно фор­ми­ру­­­ет­ся органами чувств и вопло­ща­ется в ощущениях, переживаниях, желаниях и т.п., ср. ориентация, мотивация, до­вер­бальное/ предметное/ образное мыш­ле­­ние и пр. И толь­ко с развитием языка человек научился его фиксировать – «пе­­реводить в дис­курс», а сам язык развил способность его свер­тывать и «де-вер­­бализовывать», ср. знать, как vs. знать, что. Так что не­дис­кур­сив­ные зна­ния, воплощенные в языке, пред­­ставляют собой ни с чем не сра­в­­нимый ис­точ­­ник сведений как о мен­таль­ной сфере человека, так и о самом языке.

3. Так, ока­зы­ва­ет­ся (см. [7]), что ментальная сфера – не просто одна из систем, учас­­т­­вующая в опи­са­нии человека, а то, что объединяет все остальные си­с­те­мы (во­с­при­ятие, состояния, ре­ак­ции, действия/ деятельность, желания, эмо­ции, речь – под­роб­нее см. [1]) в единое це­лое. Это проявляется в том, что со­с­тав­ляющие ментальную лек­си­ку сло­­­ва и семан­ти­чес­кие ком­по­ненты (знать, по­ла­гать, счи­тать, (о)со­зна­вать, ду­­­мать, понимать, ве­рить, пом­­­­нить, пред­став­лять, вооб­ра­жать, сравнивать, оце­ни­вать и мн.др.), могут быть от­с­ле­жены или «восстановлены» не только в отдельных «не-ментальных» зна­че­ни­­­ях, но во­обще в со­ставе всей “субъектной” лексики – в словах и вы­ра­же­ни­ях, от­но­ся­щих­­ся к субъ­­ек­ту-че­ло­веку (human being, кото­рый, по оп­ре­де­ле­нию, в пер­вую оче­­редь – homo sa­­p­i­ens), тем самым объеди­няя ее в единое целое: обе­с­­пе­­чивая ее “связность”, “не­­­­­пре­рыв­ность”, моти­ви­ро­ван­ность и антро­по­цен­­т­рич­ность, ср., например, пре­­­суп­позицию, выделенную кур­сивом в тол­ко­ва­­нии глагола до­жи­да­ть­ся: А до­жи­­­дался Х-а в месте В во время Т = ‘зная или счи­тая, что в мес­те В во вре­­мя Т дол­­­жно или мо­жет произойти событие Х, нуж­ное А или ка­са­ющееся его, А на­хо­дил­­­­ся в мес­те В…’) [2].

При этом выясняется, что указанные выше системы, участвующие в опи­са­нии че­ло­века, нуж­да­ются в до­пол­не­нии их еще одним компонентом – со­циальным, главным си­­с­те­мо­об­ра­зующим смыс­лом которого представляется (деонтическая) мо­даль­ность, ср. «знать, как должно/ не должно/ можно/ нельзя/ разрешается и т.д. поступать» и долг, обя­зан­ность, честь, приказ, обещание, мораль, пра­во, власть и мн. др. Сюда же сле­дует отнести и со­весть – явление исключительно со­ци­альное – культурное, духов­ное, “искусственное”, “вы­нуж­денное” ­– сознательно порож­ден­ное обществом для со­хра­нения и защиты самого себя и своих членов от природ­ного начала человека. Так, со­весть, как и закон, диктует члену общества пра­ви­ла поведения, смысл ко­то­рых ­– при удовлетворении личных потребностей и же­ла­­ний не нанести урон другому человеку (в частности, своему “социальному я”) и по­тому – обществу. Совесть и закон, как и все другие со­циальные явления, релевантны только в условиях наличия “дру­го­го” человека, в меж­лич­но­с­т­ных отношениях и взаимодействии, в социальном контексте.

4. Однако оказывается, что важнейшую роль в описании не только ментальной сфе­ры, но и са­­мого языка, а также человеческого, «естественного» интеллекта, играет зри­тель­ное восприятие. Оно важно до такой степени, что ес­­те­с­т­вен­ный язык, ес­тес­твенный ин­теллект и человеческий менталитет – “здра­­­­вый смысл” – мож­но назвать “ориенти­ро­ван­­ными на наг­ляд­ность”, “пер­цеп­­­тивно мотивированными”, подробнее см. [12]. Так, в языке в неявном виде присутствует не только фигура наб­лю­­­дателя и его «ма­нера наблюдать», но еще и проявляется связь зрительного вос­­приятия с мен­таль­ны­ми процессами кон­цеп­туализации, интерпретации и ка­­тегоризации предметного и не­пред­метного ми­ра. В частности, в [6] от­ме­ча­ет­ся, что мы используем определение глу­бо­­кий по отношению к ем­­­костям, ко­то­­рые мы “измеряем взглядом” сверху вниз, а высокий име­ет в ви­ду дви­же­ние взгля­да наблюдателя снизу вверх, как бы предполагая, что про­­то­ти­пически вы­со­кий объект выше че­ло­ве­чес­ко­го рос­та. Поэтому мы го­во­рим глу­­бокая яма/ вы­­емка/ тарелка, и высокие зда­ния/ ко­лонны, но не наоборот (*вы­­­­сокая та­рел­ка). Далее, море и озеро воспринимаются на­ми как водоемы, “ем­ко­с­ти”, по­э­то­му мы го­­ворим глубокое море/ озеро. Но мо­ре, в отличие от озера, вос­при­ни­ма­­ется и ка­те­горизуется еще и как прос­т­ран­ство, поэтому мы го­во­рим от­кры­тое мо­ре, ср. от­крытое пространство, но не говорим *открытое озе­ро. В ре­­зультате число правильных слово­со­че­та­ний со словом море и его про­­из­вод­ны­ми будет заведомо больше, чем со сло­ва­ми озеро/ озерный, ср. ши­­ро­кое мо­ре/ *озеро, морской/ *озерный воздух [там же]. По­ка­за­тельно, что но­си­тели язы­­ка «усваивают» со­от­вет­ствующие неяв­ные, недискурсивные, «кон­цеп­ту­аль­ные» знания вместе с родным языком и пе­ре­да­ют их, не­за­ви­си­мо от сво­его же­ла­ния, в процессе использования языка.

Прямо и непосредственно связаны со зри­тель­ным восприятием и главные ком­­поненты человеческого ин­тел­лекта – память и воображение. Они являются сво­­его рода “ментальным зрением”, которое можно представить как спо­соб­ность “восстановить или нарисовать в уме образ/ «картинку» чего-ли­бо”. “Мен­таль­ное зрение” имеет ни с чем не срав­нимое зна­­­­чение для человека не в по­след­нюю очередь потому, что поз­во­ля­ет пред­ста­вить то, что может про­и­зой­ти, то, что возможно, вероятно, что име­ет шанс на­сту­­­пить. Со­­от­вет­с­тву­ю­щее пред­став­­ление настолько важно для че­ловека, что он час­то на­­ходится как бы сразу в двух мирах – реальном и воз­мож­ном. Оно опре­де­ля­­ет про­­спек­тив­ный характер че­ловеческого интеллекта и, в частности, зна­че­ние бо­ль­­шо­­го количества слов и вы­ражений, вопло­ща­ю­щих его; так, предсказания, про­­ро­­чества, меч­ты, пла­ны и т.п. можно назвать “мыс­ленным взором/ взглядом впе­ред/ в бу­ду­щее”. В этом от­ношении на­и­бо­лее яркой чертой человеческого ин­тел­­ле­кта, свя­зан­ной со зри­­­тель­ным вос­при­я­тием, является фантазия: спо­соб­ность пред­­ставить то, что не мо­жет про­и­зой­ти ни сейчас, ни в будущем, т.е. во­обще ни­ко­­гда. Она еще раз по­ка­­зы­ва­ет, что “на­рисовать в сознании то, что в дан­ный мо­мент не на­блю­­да­емо” – од­на из важ­нейших, наиболее творческих и в тоже время ес­­­те­с­т­вен­ных для че­ло­ве­ка опе­­раций: она обеспечивает его воз­мож­ностью до­по­л­нять то, что на­­блю­да­е­мо, тем, что уже/ еще/ пока/ вообще ни­когда нельзя (будет) увидеть.

Таким образом, зрительное восприятие сопровождается ментальными про­­­­­цес­сами, со­знательными или подсознательными, а ментальные процессы, со­­­з­на­тель­ные или под­со­знательные, предопределяются зрительным вос­при­я­ти­­­ем. В ре­зуль­тате ментальная сфе­ра естественным, хотя и неявным образом кон­цеп­ту­а­ли­зи­ру­ет­­­ся по образу и по­добию зрительного восприятия: описывается в языке “пер­це­п­­тивно” моти­ви­ро­­ванными терминами (ср. прозреть, из­ме­нить взгляд на жизнь, ясно помнить, ори­ен­­ти­ро­ва­ть­ся на местности vs. в ис­кус­стве/ по­ли­ти­­­ке, в свете последних со­бы­­тий ‘с учетом’; след – следовать – ис­сле­довать (про­­­блему); смот­реть – смотр – рассматривать (вопрос) и мн.др.), имеет сво­­­его “ментального наблюдателя” (ср. выражение мыс­ленный взор и Мне при­­­ш­ла интересная мысль; У меня мелькнула одна мысль; До меня постепенно до­­ходил смысл происходящего), опирается на “мен­­тальное зрение” и “мен­таль­ное изображение” – память и воображение, и об­ладает способностью наб­лю­дать «мыс­лен­но» не только то, что возможно, но и то, что невозможно – фан­та­­зией, достраивающей наблюдаемый реальный мир наблюдаемым только в уме (не)возможным миром.

5. В русском языке универсальным носителем обыденного – дискурсивного и не­дис­­кур­­сив­­ного – знания и опыта (а также образа, мнения, от­но­ше­ния, ин­тер­­­­претации, ин­­тен­ции и даже мировоззрения) является пред­став­ление. Его от­­­­ли­чает особая смы­с­ло­вая ем­кость (порождаемая его этимологией, внут­рен­ней формой, деривационной ис­то­ри­ей, вза­имодействием значений и внут­ри­я­зы­­­­ковыми связями, ср.представлять собой – себе – себя; представлять кого ко­­му – ко­го/что где; представлять что/ кого как – ка­ким – к награде; пред­ста­­виться – предстать и др.), яв­­ная связь с пер­цеп­тив­ным во­с­­при­я­ти­­ем (пред-ставить – это в некотором роде “поставить впереди так, чтобы было хо­­ро­­­шо вид­но, что­бы было удобно обращаться”), способность не толь­­ко фик­си­ро­­­вать дис­­кур­сив­­­ные и не­дис­кур­сив­ные зна­ния, но и пре­об­ра­зо­вывать одно в дру­­­гое; уча­с­тие не толь­ко в когнитивных, по­з­на­ва­­тель­ных, про­цессах, но и в «ко­­­­ги­та­тив­ных», мыс­­ли­тель­­ных (ср. лат. Cogito er­go sum – cog­itare), а также лин­­­­г­во­с­пе­ци­фичность. В сов­ре­­мен­ном язы­ко­зна­нии куль­тур­но-значимые пред­став­­­­ле­ния на­зы­ваются кон­­цептами, а прин­­ци­пи­аль­­ным ин­с­т­ру­­ментом опи­са­ния пред­став­ле­ний выс­тупает се­ман­ти­чес­кое тол­ко­вание.

Представления об объекте как знание-опыт отличаются тем, что “воз­ни­ка­­ют” ес­тес­­твенно и не­­за­ви­си­мо от воли субъекта – они сами скла­ды­ва­ют­ся, формируются, об­­ра­­зу­ются в процессе прямого (или «опосредованного ре­чью») контакта с объектом или яв­лением, не нуж­даясь в специальном – со­зна­те­ль­ном – контроле и усилиях (ср. ?Я с тру­дом фор­ми­рую представление об этом), и представляют собой “но­во­об­ра­зо­ва­ния” – хо­­чет того субъ­ект или нет – в его сознании. Так, после того, как в июне 1998 г. в Мос­­кве пронесся ура­ган (точ­­нее, “несся” целый час), москвичи по­лу­чи­ли (независимо от то­го, хотели они того или нет), (довольно полное) пред­став­ле­ние о том, что это та­кое, и уже не мо­гут от него “избавиться” – можно забыть о са­мом урагане, но нельзя “за­­­­тереть” в па­мя­ти представление о нем: от пред­став­ле­ния нельзя от­де­ла­ть­ся, как от на­вязчивой идеи. Че­ловек, присутствовавший при этом событии, уже не может сказать “Я не пред­с­тав­ляю, что такое ураган”. В целом пред­с­тав­ле­ние как мотивированное пер­цеп­­тивным восприятием и па­мятью, свя­за­но со зна­­­нием и потому когнитивно, объ­ек­тив­но, рет­­ро­­спективно, фактуально, суб­с­т­­ра­тно, прототипично, кумулятивно, объемно, до-вербально (способно пре­об­ра­­зовывать вербализованные, дискурсивные знания в «зри­тельные образы», ко­­торые, в случае необходимости, могут быть вербализованы); оно во­з­ни­кает, эво­­­лю­­ционирует и развивается независимо от воли и усилий субъекта и пред­­­­ста­в­­ля­ет собой естественный способ получения, хранения, пред­с­тав­ле­ния, по­пол­­нения, обработки и ис­по­льзования име­­ю­щих­­ся знаний и опыта. Это по­зво­ля­­ет естес­т­вен­ному интеллекту самоорганизовываться, раз­виваться, стре­мить­ся к необрати­мо­с­ти, при­­дает ему гибкость и эффективность.

Представление не только когнитивно, связано со знанием, но и “ко­ги­та­тив­но” – свя­­зано с мышлением, которое, в свою очередь, основано на вывод­ном зна­нии/ по­ни­ма­нии, мне­нии и воображении. Пред­­­ставление формируется в про­­цес­се вос­приятия объ­ек­­та не механически, а “психологически” – со­про­вож­да­ется вну­т­­рен­ней реакцией на не­го и возникающим при этом субъ­ек­тив­ном от­­но­ше­нии к нему – “впе­чатлении”: эмо­ци­о­на­ль­­­­ном, оце­ноч­ном, ути­ли­тар­ном и пр., ср. в моем представлении – по моему мнению. При этом имеющиеся пред­ставления ис­поль­­зуются для по­­ни­мания те­ку­щей си­ту­ации, мо­­де­ли­ро­ва­ния ее по­след­­ствий, пла­ни­ро­­вания соб­­с­т­вен­ных дей­ствий и прог­но­зи­ро­ва­ния дей­ствий других людей в ней, ср. Я Вас пред­ставлял дру­гим; Не пред­став­ляю, как он мог ошибиться; Представляю, что он скажет. Пред­­став­ле­ниями ру­­ко­во­­д­­с­т­ву­ются при осу­ществлении целенаправленной дея­тель­но­с­ти, в по­сту­п­ках, в рас­суждении, обо­с­но­ва­нии и пр., ср. Представь, что ты стал врачом/ что те­­бя приняли в институт.Так, чтобы достигнуть по­ста­в­лен­ную цель, ее на­до сна­ча­­ла пред­с­та­вить, также как и то, как ее можно до­стичь. В целом пред­став­ле­ние как мотивированное мнением («впе­чат­лением») и во­об­ражением свя­зано с мы­ш­лением и потому когитативно, субъ­ек­тивно, пу­та­тив­но, акси­о­ло­гично, мо­даль­но, операционально, про­спек­тив­­но, креативно. В ре­зультате пред­­с­тав­ле­ния пе­реходят, с одной стороны, в фоновые/ эн­цик­ло­пе­ди­ческие зна­ния, а с дру­гой – во взгляды, убеждения, мировоззрение, ср. пред­став­ления о добре и зле, от­ста­лые представления, предрассудки и т.п.

Таким образом, в русском языке “представление” – это естественный, прак­­тичный, кон­струк­тивный, кре­а­тив­но заряженный и уни­вер­сальный способ по­­лучения, хранения, по­­пол­нения, обработки и ис­поль­зо­ва­ния знаний и опы­та. Оно одновременно фак­ту­аль­но (по­рождается не­ко­то­рым явлением, объектом) и виртуально (связано с вооб­ра­же­ни­ем); ви­зуально, объемно (свя­зано со зре­ни­­ем, зрительным образом) и дискурсивно; рет­ро­­спек­тивно (поро­ж­да­ет­ся в ре­зу­­льтате прошлого опыта) и проспективно (является ос­но­­вой прогноза); ког­ни­­­тив­но, объективно (представляет собой способ фиксирования зна­­ния) и ко­ги­­тативно, путативно (вклю­чает мнение, отношение); пассивно (находится в дол­­­го­вре­мен­ной памяти и слабо ­осознаваемо) и активно, акционально (про­яв­ля­­ется в по­­ве­де­нии и деятельности); прак­тично (конкретно) и теоретично (об­об­­щает опыт); подробнее см. [8].

6. В данном контексте получает ес­тес­­т­вен­ную интерпретацию самое пара­док­са­­ль­­­ное, с точки зрения пси­хо­­ло­гии, внутреннее состояние субъекта – лю­бо­пы­т­­­­­с­т­во/ cur­ios­ity – «же­­ла­­ние знать (то, что в данный момент или в будущем субъ­­­­ек­ту знать не нуж­­но)» [10]. В некотором смысле можно сказать, что же­­ла­ние знать да­но че­ловеку при­ро­дой не в последнюю оче­редь для то­го, что­бы он имел хоть ка­кое-то/ определенное/ более пол­ное/ общее/ точ­ное пред­став­ле­ние о том, что про­изошло, про­исходит или мо­жет про­и­зой­ти. Человек стре­ми­т­­ся к знанию не толь­ко сознательно, но и под­со­зна­тельно, да­­­же не осо­зна­вая это. При этом вы­яс­няется, что «желание знать» не только, и да­­же не сто­ль­ко «лю­­бопытство и лю­бознательность», сколько важнейшая вну­т­­рен­няя ус­та­но­в­ка, не­­пос­ред­с­т­вен­но связанная с ключевыми культурными кон­цеп­­­тами, та­ки­ми, как лич­ность, ха­рак­тер, поведение, цель, этика, ценности, и по­­­тому само по себе играет важ­ную роль в познании и культуре в принципе, в частности, в пре­­­образовании не­дис­кур­сив­ного знания в дискурсивное и наоборот.

За­­­рождаясь как «бескорыстная» естественная (перцептивная) реакция на про­ис­­хо­дя­щее «здесь и сей­час» (ср. смотреть/ разглядывать/ следить с лю­бо­пы­т­­ством), как за­хватывающее субъекта стихийное, «дорациональное», слабо­о­сознаваемое чув­с­т­во, оно вза­и­мо­дей­ствует с интенциональными состояниями субъ­екта, его на­с­т­ро­е­ни­ем, ха­рак­­те­ром, поведением (смотреть с холодным/ не­­пре­­о­до­ли­мым/ бес­по­койным/ упря­мым/ нездоровым/ озорным/ ребячьим и пр. лю­­­­бо­пы­т­ством), ак­тивизирует его эпис­те­ми­ческое состояние и интел­лек­ту­а­ль­ные спо­­собности, превращается в самостоятельно орга­низующую поведение субъ­­­ек­­та силу, пре­об­ра­зо­вы­вает вынужденное обсто­я­тель­с­т­ва­ми и требующее вну­­т­рен­­него контроля внимание в «добровольный» активный и со­зна­тельный ин­­­те­рес (ср. концентрировать/ напрячь внимание/ *лю­бо­пы­тство, пре­у­ве­ли­­чен­­ное/ не­­ослабевающее внимание/ интерес/ *любопытство), который, с одной сто­­­ро­­ны, перерастает в привычки, склонности, пристрастия, увлечения, за­нятия и по­­тому в цен­ности, ср. корыстные интересы, а с другой – сказывается на скла­­де ума субъекта и его от­но­­шении к выходящему за рамки эмпирической си­­­ту­­а­ции, культурно зна­чи­мо­му зна­нию – профессиональному, теорети­чес­ко­му, на­уч­ному, дискурсивному, ср. люби­тель, зна­ток, фа­нат – эксперт, эрудит, энцикло­педист.

7. При этом оказывается, что знание – не только сила и оружие (ср. госу­дар­­­­­с­т­вен­ная/ во­ен­ная/ врачебная/ профессиональная тайна, разведка, шпи­о­наж и т.п.), но еще и важ­­ней­­шая духовная самодостаточная ценность, свя­зан­ная с оптимистическим отно­ше­ни­­ем к жизни, ее активным переживанием и ос­во­­­­­ением (ср. томиться неопре­де­лен­но­с­тью/ неизвестностью – мучительное/ жгу­­­­чее любопытство), со стремлением к раз­но­об­­разию и даже развлечению (ср. так ин­те­рес­но, что дух захватывает vs. тупеть/ уми­­рать от скуки/ од­но­­об­разия; достопримечательности; крос­сворд, загадка, го­ло­во­лом­­ка и т.п.). Од­­­на­ко ни с чем не сравнимую зна­чи­мость знание приобретает в со­ци­аль­ном кон­­­те­ксте, где оно оказывается втя­ну­тым в самые драматические для человека эти­­­чес­­­кие, моральные и личностные от­ношения и переживания, ср. клевета, спле­т­ни, на­смеш­­ки, шантаж, разоблачение, сек­рет, тайна и пр., но особенно – ложь, обман. Мо­жет быть, именно поэтому «язык об­ма­на» оказывается са­мым по­казательным вопло­ще­ни­­ем взаимодействия знания, язы­ковой картины ми­ра и особенностей описания в языке мен­­тальной сферы человека, которое, в свою оче­редь, наиболее яркое свое выражение по­­лучает в идиоматике – самом наг­ляд­­ном воплощении национального духа и мен­та­литета носителя языка [9].
8. Так, одним из наиболее распространенных метафорических способов опи­сания си­ту­­а­ции обмана в (любом) языке выступает его «наглядная пре­зен­та­ция» как фи­зи­чес­ко­го сокрытия (прав­­ды, намерений) от наблюдения, как дви­жение по кривой или как на­ме­ренное физическое воз­­действие на про­ис­хо­дя­щее, манипуляции с ним, а также с цве­том и светом, отвлекающие вни­­мание и приводящие к его де­фор­ма­ции и искажению в сво­их интересах, ср. вуалировать, те­м­нить, чернить, при­крываться (добрыми на­ме­ре­ни­ями), подтасовывать (факты), кри­вить ду­шой, замести следы и мн. др. При этом кон­­трастивное со­по­став­ление со­от­вет­с­твующих рус­­ских и английских иди­ом по­ка­зы­ва­ет, что, в отличие от анг­лий­с­ко­го языка, русский язык от­ли­­чается бо­гат­­с­­твом иди­о­ма­тич­ных оборотов, ко­то­рые метафорически – фи­гу­раль­но, сим­во­лич­­но – рисуют и пред­став­ляют об­ман еще и как “ма­ни­пу­ли­ро­ва­ние раз­лич­ны­ми частями тела ад­­ресата", ср. пуд­рить мозги, водить за нос, на­тянуть нос, вешать лапшу на уши и мн. др., то­­гда как в английском языке подобных выражений поч­ти нет. В них, в час­т­но­с­ти, в сня­том виде отра­жа­ют­ся та­кие исконно свой­­с­т­вен­ные русскому ха­рактеру черты и явления, как «ощу­­щение себя чле­ном кол­лек­тива», проявляющееся в малой (пси­холо­ги­чес­кой) дистанции меж­­ду чле­нами сообщества (что позволяет, фи­гурально вы­ра­жа­ясь, нахо­ди­ться бли­з­­ко друг к дру­гу и “дотянуться” до адресата) и др., а так­же эмоци­о­наль­ность и эк­спрессивность, от­ли­ча­ю­щие не­принужденное обще­ние в русской культуре.

Все эти черты диаметрально противоположны тем, что культи­ви­ру­ют­­ся в англо-сак­сон­с­кой культуре, ср. такие понятия, как privacy (ко­то­ро­му в рус­ском языке даже нет точного со­от­вет­ствия), самоконтроль (ср. to save one’s face), сдержанность (неэмо­ци­ональность) и др. Более то­го, полученные ре­зуль­та­ты не только подтверждаются при анализе бо­лее широкого фра­зе­о­ло­ги­­чес­ко­го контекста (ср. малую «дистанцию» в си­ту­а­ци­ях вить веревки, лезть в душу, капать на мозги), но и органически впи­­сы­ва­ются в вы­водимую на их основе систему социальных ценностей, ко­то­рую предельно схе­ма­тич­но можно пред­ста­вить так. Для русского че­ло­века ес­тес­твенно ощущать себя членом коллектива (и потому за­ви­сеть от него), чув­с­т­вовать рядом с собой ближнего и его плечо, при­ни­мать близко к сер­дцу про­ис­ходящее (с собой, с ним, с коллективом), про­являть пас­сив­ность (в от­но­ше­нии к будущему, к устоявшемуся по­ряд­ку и т.п., ср. не судьба), уважать не сто­ль­ко закон, сколько власть и си­лу и апе­ллировать к ее но­си­те­лям (в трудных си­туациях), и т.д. Тогда как в анг­лосаксонской куль­туре акцентируются ин­ди­ви­дуальность («лич­­ное про­с­транство»), самостоятельность, неза­ви­­си­мость, ак­тив­ность, ра­ци­о­наль­ность, зна­чи­мость закона и прав человека, и т.д., см. [11].

9. Дискурсивные и недискурсивные знания, явно и неявно воплощенные в языке, в коммуникации – в ситуации ис­поль­зо­ва­ния языка, в речи, общении – вза­­­­имо­дей­с­т­ву­ют с прагматическими намерениями говорящего и с во­пло­ща­ю­­­щей их «грамма­ти­кой речи»: такими ком­му­ни­ка­ти­в­­но и потому праг­ма­ти­чес­ки зна­чимыми явлениями, как оценка, мо­даль­ность, дей­ксис, ин­­тонация (эм­фа­за, эк­спрессивность, эмо­тивность и пр.), рече­вые пре­зу­м­п­­ции и импликации, ал­­лю­зии, эл­липсис, стиль и сти­ли­за­ция (ср. ирония, сарказм, эвфемизм и др. кос­­­­вен­­ные или фа­куль­та­тив­ные способы номина­ции, и пр.), фигуры речи и тро­­­­пы (ме­­та­фора, ме­то­ни­мия и др.) и т.п. В результате про­ис­ходит их «кон­цеп­ту­­­а­ль­ная интеграция» [13]: формируется иллокутивная сила вы­ска­зы­вания – его те­­­ле­ологичность, и возникает еще один уникальный феномен, свя­зан­ный с язы­­­ком, – подтекст, «за-текст»: имплицитная, «дополнительная», неявно вы­ра­жен­­ная ин­фор­ма­ция, то, что подразумевается в речи, но не выражается явно. Ее смысл – сде­лать коммуникацию и со­ци­а­ль­ное вза­и­­мо­действие более дей­с­т­вен­ны­ми, ре­зуль­­­тативными и эффек­тив­ными, а ее отличительная особенность – связь с мен­­таль­ны­ми состояниями говорящего как субъектом мышления, по­­ве­­де­­ния, практической де­я­­тель­но­с­ти, коммуникации и культуры. Так, в вы­ска­зы­ва­нии “Это не хирург, а мясник”, оценочный смысл “некомпетент­ность” и ос­но­ванный на нем упрек (осуждение и т.п.), переданы не прямо, явно и сло­ве­с­но, а косвенно, не­явно, имплицитно: они выводятся в ре­зуль­та­те “кон­цеп­ту­а­ль­ной ин­тег­ра­ции” пред­ставлений о том, как должен работать хирург, и как ра­бо­тает мясник, и того, что, судя по интонации, структуре высказывания и си­ту­а­­ции общения, име­ет в виду говорящий, сравнивания их; ср. также, как хорошо знакомые слова из старой песни – «Письмецо в конверте подожди, не рви», в сложившейся после 11 сентября 2001 г. ситуации с рассылкой антракс-порошка приобретают совершенное новое «звучание» – импликацию.
10. В целом естественный интеллект можно охарактеризовать как син­тез, ин­­­тег­ра­цию, “blend­ing”, взаимодействие когнитивного – свя­зан­ного со зна­ни­ем: объективного, во­с­­при­нимаемого, наблюдаемого, пред­метного, прак­­ти­чес­ко­­го, конкретного, эк­с­пе­ри­ен­­ци­аль­ного, рационального, фак­тив­­ного, под­т­вер­ж­­даемого, доказуемого, ос­тен­сив­но­го, фо­нового, эн­цик­лопедического, куль­тур­­но-не­за­ви­симого, за­фиксированного в па­мя­ти, ку­мулятивного, рет­ро­спек­тив­­­но­го, и ко­ги­та­тивного – связанного с мне­нием: субъ­ек­тив­­ного, осо­зна­ва­е­мо­­го, кон­цеп­туального, обоб­щен­но­го, экзистенциального, эмо­тив­но­го, пу­­та­тив­­ного, интуитивного, оце­ноч­­ного, мо­даль­но­го, теоретического, ин­тен­ци­о­на­ль­­­но­го, ситу­а­тив­но­го, культурно-специфического, во­ображаемого, кре­а­тив­но­го, про­с­пек­­тив­­ного. Таким образом, извлечение из языка недискурсивных знаний о ментальной сфе­­ре че­ло­века как носителе языка и субъекте зна­­ния, познания, мышления, поведения, ком­муникации и культуры представляет собой «когнитивно-когитативный» подход к лин­г­вис­тическому мо­де­ли­­рованию естественного интеллекта.

 

 

Литература

 

1. Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: Попытка системного опи­са­ния // ВЯ. 1995, № 1.
2. Апресян Ю.Д. Отечественная теоретическая семантика в конце ХХ столетия // Изв. РАН. СЛЯ. 1999. № 4.
3. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М.: ЯРК, 1999.
4. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира. М.: ЯРК, 1997.
5. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М.: ЯРК, 1999.
6. Рахилина Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: Семантика и сочетае­мость. М.: Рус­ские словари, 2000.
7. Рябцева Н.К. Ментальная лексика, когнитивная лингвистика и антропо­цент­рич­ность язы­­­ка // Тру­ды Международного семинара Диалог’2000 по ком­пью­тер­ной линг­вис­ти­­ке и ее при­ло­­же­ни­ям. Под ред. А.С.Нариньяни. Т.1. Те­оретические проб­ле­мы. Протвино, 2000.
8. Рябцева Н.К. Лингвистическое моделирование естественного интеллекта и пред­став­ление зна­ний // Актуальные проблемы прикладной лингвистики. М.: Азбуковник, 2001.
9. Рябцева Н.К. Любопытство как организующая и как дезорганизующая сила («Же­ла­ние знать»: си­стемные связи в ментальной лексике и системообразующие свойства) // Ло­ги­чес­кий анализ язы­ка: Космос и хаос. Отв. ред. Н.Д.Арутюнова – в печати.
10. Loenwenstein G. The Psychology of Curiosity: A Review and Reinterpretation // Psych­ological Bulletin. 1994. Vol. 116, No 1.
11. Riabtseva N.K. Conceptual blending in culture-specific metaphors // Metaphor, Cogn­it­ion, and Cult­ure. Fourth international conference on researching and applying metaphor. Conference book. Tunis, University of Manouba, 2001.
12. Riabtseva N. K. Mental vocabulary in a cognitive per­spec­tive // Journal of Philology. 2001. No 2 (8).
13. Turner M., Fauconnier G. Conceptual integration and formal expression // Metaphor and symbolic activity. 1995. No 3.

 

 

Discursive VS. non-discursive knowledge: the problems of description

Nadezhda Konstantinovna Riabtseva

 

 

Key words: perception, cognition, cogitation, knowledge, precept, culture-specific concepts, modeling of human intelligence

 

The opposition of “discursive vs. non-discursive knowledge” is one of the most important and illuminating in the study of language, cognition, cog­it­at­ion, behavior, cult­ure and communication: it reveals the organization of hum­an in­telligence and behavior and sheds new light on language anth­rop­oc­en­t­ric­ity. The non-dis­cursive knowledge is of a subconscious experiential pre-verbal cha­­racter, it is intricately connected with human inner states, capabilities and ac­­tivities, ref­lects specifically human (“subjective”, “subject-oriented”) way of in­terpreting re­ality, gives rise to culture-specific concepts and provides back­ground ­sup­positions in communication and social interaction. It is in­cor­p­or­­ated in the lan­guage “indirectly”, compiles into the “world view” of its speak­ers, and is conveyed through a vast variety of lin­­guistic phe­n­om­ena: their inner form, etymology, presuppositions, im­p­li­c­ations and con­notations, in word com­binations, phraseology, syntactic patterns, metaphorization, style, etc.

 

 

* Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, проект 99-04-00350a и Института “Открытое общество”, проект RSS, грант 462/1999.