НЕТОЧНАЯ РЕДУПЛИКАЦИЯ КАК СРЕДСТВО ВЫРАЖЕНИЯ ЗНАЧЕНИЯ РЕПРЕЗЕНТАТИВНОЙ МНОЖЕСТВЕННОСТИ

 

 

Ф. Р. Минлос

Фирма ABBYY; Инстутут славяноведения РАН

Philip_M@abbyy.com

 

 

Ключевые слова: Неточная редупликация, репрезентативная множественность, ассоциативная множественность, композиты.

 

В данной статье содержится обзорное описание неточной редупликации вроде paÜniÜ-vahni ‘вода и тому подобное’ в хинди. Такие модели рассматривались в многочисленных частных грамматиках, однако их теоретическая интерпретация практически отсутствует. Семантика этих форм содержит два компонента: репрезентативную множественность и выражение эмоциональной оценки (не-уважение или иногда осуждение); первый компонет можно считать первичным. Я привожу доказательства того, что эти формы можно рассматривать, в отличие от обычной редупликации, как состоящие из двух морфем (в данном примере paÜni иvahniÜ).

 

 

Данная работа посвящена инвентаризации значений, которые выражаются неточной мотивированной редупликацией вроде рус. кофе-мофе ‘кофе и т.п.’ или малай. lauq-pauq ‘различные приправы’ (lauq‘приправа’). Эта редупликация обычно применяется к существительным и в ее означающем легко выделяется два компонента, один из которых удачней всего выражается описательно, например ‘и что-то подобное’, а другой относится к выражению эмоциональной оценки.

Во многих восточных языков подобные значения выражаются правой редупликацией с <m> в начале копии, например казах. жылкы ‘лошадь’ ~ жылкы-мылкы ‘лошади и т.п.’. Прежде всего, это “западные” тюркские языки (кыпчакские, карлукские и огузские; в тюркских языках такие формы достаточно нейтральны стилистически) и языки, подвегшиеся прямому или опосредованному тюркскому влиянию, прежде всего в своей разговорной форме (русский, болгарский, румынский, персидский, монгольские, индонезийский и др.). Морфонологическими вариантами этой редупликации (по крайней мере отчасти связанным с фонетическим обликом редупликанда) в тюркских языках являются повторы с <p>, <č> и др. в начале копии. В новоиндийских языках может использоваться <m>, но чаще <v> (хиндиpahniÜ ‘вода’ ~ paÜniÜ-vahniÜ ‘вода и всякого рода напитки’), <b> (браджа duÜdh ‘молоко’ ~ duÜdh-buÜdh ‘молоко и тому подобное’) и <bi> (маратхи guren-biren ‘скот и прочая живность’; существует достаточно подробный анализ материала матархи, см. Mahadeo 1968). В якутском есть другая неточная редупликация с той же семантикой, при которой первый слог заменяется на и- и происходят чередования в основе: ун¶уох-ин¶иэх ‘кости и т.п.’, холхуос-илкиэс ‘колхоз и т.п.’. В дравидийских языках в начало копии вставляется в тамильском <ki> (например paittiyam ‘помешательство’  ~ paittiyam kiyttiyam ‘что-то вроде помешательства’), в каннада и колами <gi> (при таком соотношении для прадравидийского можно реконструировать *gi-). В дравидийских языках существует и несколько других моделей редупликации, в том числе m-редупликация по тюркской модели. В малайском языке, кроме более-менее обычных для используется целый ряд моделей с такой семантикой: kilat ‘молния’ ~ kilat-kilau ‘молнии и вспышки’,gunung ‘гора’ ~ gunung-ganang ‘горы и холмы’ (Hassan 1974: 72-73). Из разговорного идиш так или иначе проникла в американский английский, а также русский и польский модель редупликации с <šm> в начале копии.

Экспрессивно-эмоциональные компоненты значения всегда с трудом поддаются точной формулировке. В данном случае предлагались такие ярлыки, как “умаление, уничижение”, “пренебрежительность”, “насмешка, ирония, фамильярность, осуждение, плохое качество и т.п.”, “пейоративность”. С нашей точки зрения, собственно пейоративное значение (“Говорящий выражает свое плохое отношение к факту Fили его участникам”, см. [Мельчук II: 196]) является для этой формы периферийным. Неуловимое оценочное значение неточной редупликации уместно сравнить с оценочными значениями русского суффикса -к-. Например, для русского -ка у имен собственных, значение которого принято было описывать как пейоративное, А. Вежбицкая показала, что речь идет о чем-то вроде “анти-уважения” (см. [Вежбицкая 1996: 140]). Мы считаем, что основное оценочное значение обсуждаемой неточной редупликации - что-то вроде ‘Говорящий относится к X не очень серьезно’, а собственно пейоративное значение возникает лишь в определенных контекстах. Например, в таком контексте нет никакого пейоративного смысла: Завтра грозятся прийти Елена и Маша. Буду готовиться: кофе-мофе, чай-шмай, канфет-манфет... (из Интернета). Если несерьезное отношение к танцам (танцы-шманцы) или к кофе, чаю, конфетам нисколько не умаляет их ценности, то несерьезное отношение к известным людям создает именно пейоративный смысл: Сахаров-Шмахаров, тоже мне великий авторитет в политике...; Примаков-шмудаков, Путин-шмутин, Гусинский-шмусинский. Что это значит в контексте нас?; Это ж твой любимый Путин-Шмутин сказал; А как придет Юлька [Ю.Тимошенко] к власти (не к ночи будь сказано), то решит переплюнуть путина-шмутина (из Интернета).

Другой компонент значения на первый взгляд довольно просто выразить описательно. Например, тур. kitab-mitab ‘das Buch und alles was drum und dran ist’ (L. Spitzer), ‘и тому подобное, ‘и еще что-то подобное’, ‘и всё остальное в том же роде’,  и тому подобные многочисленные определения. Как отметил В.И. Беликов ([Беликов 1990]), в контексте какой-нибудь Х (Там холодно - надень какую-нибудь фуфайку-муфайку) это значение следует перифразировать не как ‘и еще что-то подобное’, а как ‘или еще что-то подобное’. Это указывает на то, что на первый взгляд убедительное перифрастическое толкование является неточным: оно хорошо передает довольно распространенную реализацию этого значения, но не само это значение.

С нашей точки зрения, этот смысл можно сформулировать через понятие члена множества, в которое Х входит и для которого Х является центральным. Это может быть либо родовое для Х множество (ср. дефиниции вроде ‘скот и прочая живность’, ‘вода и всякого рода напитки’), либо же множество объектов, связанных с функционированием Х (ср. казах. kitab-mitab ‘книги (скорее плохие) и все предметы, связанные с чтением/написанием книг’, [Мельчук III: 57]). Тогда толкование редупликации может звучать как ‘представитель множества, связанного с Х’. Границы такого множества обычно нестрогие. В контексте кванторов неопределенности возможно указание на единичный представитель множества (какой-нибудь Х, какой-то Х). В контексте грамматического множественного числа или в контексте собирательных имен возникает собственно аддитивная множественность.

Эта редупликация довольно часто выступает в контексте отрицания, например в турецком: dergi mergi okumuyor ‘он не читает журналов или чего-то подобного’; bahsede ageas mageas yok ‘в саду нет ни деревьев, ни кустарников’ и др. [Lewis 1967: 237]; в речи стамбульских болгар: захар махар не искам; песни месни не ми се слуша; шега мега не разбирам [Grannes 1978: 41]; в урду: deco bacce-wacce kukhnahihn pahluhnga ‘Послушай, я не буду воспитывать всяких там детей’, darahsl baht yah hai merah kohih cacah-wacah nahihn ‘В действительности дело в том, что у меня нет никакого дядюшки’.

Какой термин можно использовать для описанного значения? В частности, фигурировали такие ярлыки, как “какая-то множественность”, “неопределенность”, “неопределенная множественность”, “совокупность, неопределенная общность”, “синтез и обобщение”, “собирательность”, “коллективность”.  В диссертации М. Даниэля предложено использовать термин «репрезентативная множественность» для такой множественной референции, «когда при обозначении группы объектов эксплицитно называется лишь один из них». Частным случаем «репрезентативной множественности» является «ассоциативная множественность» - случай, когда «не называемые объекты составляют с названным объектом более или менее тесную замкнутую совокупность… (что и позволяет адресату исходя из названного объекта установить, кто или что не названо)». Как уже отмечалось выше, обычно неточная редупликация указывает на открытое, неточно определенное множество, так что применительно к ней можно говорить о репрезентативной, но не о ассоциативной множественности.

Рассмотренную редупликацию можно сравнить с копулятивными сложениями вроде рус. хлеб-соль ‘угощение’, багвал. (андий. < дагестан.) hat’ raZ ‘еда’ (букв. “мука-чеснок”), авадхи (новоинд.) dahli-bhaht‘простая еда’ (букв. “горох-вареный рис”), узб. идиш-оёк¶ (букв. “сосуд-чаша”), к¶озон-товок¶ (букв. “котел-глубокая глиняная чашка”) ‘посуда (разного рода)’. Однако такие лексикализованные сложения обычно указывают на целый класс объектов, относительно стабильный (т.е. скорей демонстрируют именно ассоциативную множественность). Ближе к редупликации находятся две грамматические модели, отмеченные в волжско-пермских языках: морд. Ваня-т-мез-ть ‘Ваня и другие с ним’ (Ваня-PL-что-PL), капста-т-мез-ть ‘капуста и другое’, удм. ужаны-мараны ‘работать и т.п. делать’ (-мараны изолированно не употребляется), см. [Егорушкина 2002]. Симилятивный смысл (‘нечто похожее на Х’), который часто появляется у неточной редупликации, имеет аналогии, например, в семантике архаичного славянского префикса па- (пасынок), рус. диал. не- (неклен), только там есть еще и элемент ‘ненастоящий’.

Известно, что редупликация, будучи иконическим знаком, обнаруживает известное постоянство в выборе кодируемых смыслов. Какое место занимают рассмотренные выше значения на „семантической карте“ разных значений редупликации? Во-первых, значение репрезентативной множественности передается именно неточной редупликацией, потому что неточная копия и изображает иконически объект “вроде Х”. В целом можно считать значение репрезентативности первичным для данной редупликации, т.к. оценочное значение довольно естественно развивается из значения типа ‘всякий’, ‘разный’ (ср. рус.всякие там). С другой стороны, редуплицированные формы в самых разных языках обычно имеют экспрессивную окраску, в частности могут использоваться для выражения оценочных смыслов (пейоративность: догон soubo  ‘увеличиваться по прямой’ ~ sobo-sabaU ‘длинный и некрасивый’, [Рожанский 2000:385]). Кроме того, репрезентативная множественность можно рассматривать как одну из разновидностей разнообразных других множественностей (в частности, мультипликативной, дистрибутивной), которые кодируются редупликацией: квилеут (чимакум. < алгон.-вакаш.) au?t'cit ‘вождь’ ~ au?au?t'cit ‘различные вожди, находящиеся в разных местах’, венг. el-men ‘пойти [куда-то]’ ~ el-el-men ‘ходить [куда-то] время от времени’. Кстати, наречия, обозначающие частоту повторений ситуации, могут образовываться с помощью той же неточной редупликации, которая выражает репрезентативную множественность: тамиль. ippoh ‘теперь’ ~ ippoh kippoh ‘то и дело’, маратхи kadhij-badhij, kadhij-madhij ‘время от времени, редко’.

С теоретической точки зрения важной проблемой является применимость понятия редупликации к тем или иным случаям. Например, неочевидно, что словосочетания типа год за годом можно описывать как редуплицированные формы (в данном примере от слова год). При описании неточной редупликации Н.А. Янко-Триницкая и некоторые другие традиционалисты говорят не об операции, применяемой к морфеме (или последовательности морфем), а о сочетании двух морфем, одна из которых (неточная копия) является связанной. С нашей точки зрения, рассматриваемые случаи действительно не могут однозначно описываться как обычная редупликация. В самом деле, элементы вроде зелень в составе зелень-мелень не имеют самостоятельного употребления в русском языке, существуют только в связанном виде. Но сверх того, иногда утверждается, что образования вроде зелень-мелень уверенно воспринимаются носителями “как одно слово”, а связанные элементы (лексические “пустышки”) лишены собственного лексического значения (Plдhn 1987:38). Это утверждение кажется несколько спорным.

Есть некоторые причины считать, что носителем семантики ‘объекты типа X’ вообще является не операция редупликации, а операция построения неточной копии; редуплицированная форма при таком подходе является сочетанием исходного слова и его неточной копии. Во-первых, именной этот подход позволяет поставить неточную редупликацию в один ряд с парными словосочетаниями, наряду с которыми она обычно и рассматривается. Во-вторых, такой подход более удовлетворительно описывает те случаи, когда исходное слово (термин «редупликанд» тут уже не очень подходит) и его копия не стоят рядом. Наиболее нейтральным кажется употребления исходного слова и копии в составе сочинительной связи, прежде всего в контексте отрицания, напр. тамиль. ikhe kucciyum illai, kicciyum illai ‘здесь нет ни щепочки, ни чего-то подобного’ ([Андронов 1965:96], другие примеры в [Андронов 1978:441]), болг. разг. Забравих пантофите. Няма пантофи, няма мантофи вече (Младенов 1975:386) ‘Я забыл тапочки. Больше нет тапочек, нет шмапочек’; а также в контексте уступительных предложений: болг. диал. …оUнsи зъмаUйънийаE ХиUт’л’ър’ ли й - МиUтл’ър’ ли й пуUстичък дъ устаUни! ([Каравасилева 1968: 253]) ‘Тот растерянный (ошеломленный) Гитлер ли ее - Митлер ли ее – чтоб ему пусто было!’; рус. разг. Путин ли, Шмутин ли; а Путин там Мутин не все ли равно (из Интернета).  Возможно также употребление копии в другой клаузе. Например, услышав о том, что Хэрольд Стассен уходит с поста государственного секретаря США по помощи иностранным государствам, премьер-министр Турции Мендерес сказал:Stassen giderse, yerine Mtassen gelir ‘Если Стассен уйдет, придет кто-то вроде Стассена’ ([Lewis 1967:237]); рус. После путина прийдет шмутин и еще несколько кукол евреев; Скинут Путина - придетМутин, но делать ему надо будет именно то, на что претендует сейчас ВВП. Неизбежно (из Интернета).

Подобное употребление копии уже практически ничем не отличается от ее совершенно независимого употребления, обычного для различных игровых контекстов. Например, в Интернете существует «персональный сайт» Шмутина Вольдемара Вольдемаровича, «президента-дублера Российской Федерации» (shmutin.narod.ru). В Интернете мы обнаружили немало случаев употребления неточной копии Мутин(конечно, ее популярность обусловлена тем, что у нее есть и другая интерпретация, связанная с корнем <мут->): И не надо надеяться, что в один прекрасный день придет некий Иванов (не Игорь) на место Киршблата или Мутина и устроит нам национал-социализм (националистический сайт); Да, Мутин просто показал…; Если бы не остановка реакторов, Мутину еще долго бы пришлось уворачивать свою задницу от Запада (по поводу «Курска»); автором знаменитого хита "Ой, да замочим всех в сортире" премьер-министра Мутина (ноябрь 1999); нарушителей авторских прав надо сушить в сортире (или как там этот Мутин говорит?). частушка за подписью «Володя Мутин»: Поменяю я местами // Всех своих министров // А кто против, - на татами // Разберемся быстро. Следует отметить, что искажение имен (в целях иносказания, издевки) может происходить и другими способами, не обязательно с помощью того же неточного копирования, которое используется в редупликации. Приведу примеры, когда в одном тексте используются разные искажения: В Санкт-Пипербурге состоялась новая встреча президента руссии г-на Мутина с канцлером Хермании г-ном Шротером (и далее в том же духе); в начале 2001 г. большую популярность в Сети получил фельетон «Сибирский портной», главными героями которого являются Пихалков-младший и молодой барин Мутин, получивший все полномочия от барина состарившегося.

Интересную аналогию дает построение кличек в некоторых центральноевропейских традициях. В венгерском такие клички представляют собой неточные копии, которые строятся примерно так же, как неточные копии при редупликации (различие состоит в том, что в редупликации используется только <b>, а в кличках также <p>): Bandi (к имени Andi), Panna (к Anna), Pista (к Ista), см. [Майтинская II: 154]. В чешском языке правила образования подобных кличек менее формальны ([Knappovau 1999: 87]): Dominik > Kominik, Viktor > Doktor, Vitka > Pitka, Jitule > Vrtule, Mikola > Pikola, Marketa > Raketa (Parketa),Kačenka > Tlačenka, Ališek (Alena) > Kališek, Klara > Kara. Особо следует выделить Hana > Panna - ср. венг. Anna > Panna, рус. Анна-Панна). Ср. также английски rhyming slang ([Рабинович 2000: 79-80, 84]):Henry Melvill ‘devil’, bees (and honey) ‘money’, storm and strife, Dushess of Five ‘wife’, beef ‘thief’, oak ‘cloack’, Brahms and Liszt ‘pissed’ (т.е. ‘drunk’), thirsty-first of May ‘gay’, Jack the dandy ‘brandy’.

 

Литература

 

1. Андронов 1965 - Андронов М.С. Дравидийские языки. М., 1965.
2. Андронов 1978 – Андронов М.С., Сравнительная грамматика дравидийских языков, М, 1978.
3. Беликов 1990 – Беликов В.И. Продуктивная модель повтора в русском языке. Материал для обсуждения. // Russian Linguistics, vol 14, 1990.
4. Вежбицкая 1996 - Вежбицкая А., Личные имена и экспрессивное словообразование // Анна Вежбицкая. Язык. Культура. Познание. М., 1996.
5. Егорушкина 2002 – Егорушкина Н.Л. Выражение значения "и тому подобное" в сфере парных слов (на материале волжско-пермских языков в сопоставлении с тюркскими и тунгусо-маньчжурскими). // Третья Зимняя Типологическая школа. Международная школа по лингвистической типологии и антропологии, материалы лекций и семинаров. Москва, 2002.С. 148-150.
6. Каравасилева 1968 - Каравасилева С. Дълга гласна и в говора на с. Върбица, Преславско // Българска диалектология. Проучвания и материали. Книга IV. София, 1968.
7. Майтинская II - Майтинская К.Е. Венгерский язык. Часть II. Грамматическое словообразование. М., 1959.
8. Мельчук II, III – Мельчук И.А. Курс общей морфологии. II, III. М.- Вена, 1998, 2000.
9. Младенов 1975 - Младенов М.С. Об одном типе повторений в болгарском языке, имеющем параллель в румынском языке // Revue roumaine de linguistique. 1975 (XX), 4.
10. Рожанский 2000 - Рожанский Ф.И. Редупликация в языках Западной Африки // Основы африканского языкознания. М., 2000.
11. Grannes 1978 – Grannes A. Le redoublement turk a m-initial en bulgare // Балканско езикознание. XXI, 2, 37-50. София, 1978.
12. Hassan 1974 – Hassan A. The morphology of Malay. Kuala Lumpur, 1974.
13. Knappovau 1999 - Knappovau M. Prbezdiuvki v promenach staletiu // Acta Onomastica. XL. Praha, 1999.
14. Lewis 1967 – Lewis G. L. Turkish grammar. Oxford, 1967.
15. Mahadeo 1968 – Mahadeo L.A. Reduplication, Echo Formation and Onomatopoeia in Marathi. Poona, 1968.

 

Inexact reduplication expressing representative plural

Philip Minlos

 

Key words: Inexact reduplication, representative plural, associative plural, composites.

 

The paper outlines an account of inexact reduplication like Hindi paÜniÜ-vahniÜ ‘water and the like’, dealt with in various particular grammars, but lacking for a theoretical interpretation. Its meaning consists of two components: representative plural (‘etc., and the like’) and emotional attitude (“non-respect” and sometimes condemnation); the first component can be deemed primary. I argue here that this forms could be condsidered, unlike almost any other reduplication, to be combinations of two morphemes (say, paÜni and vahniÜ).