Союзы И и А и современная семантическая теория
Е.В. Урысон
Введение. Значение каждой лексической единицы складывается из двух частей: частеречной (категориальной) семантики и собственно семантики даннного слова. В значении И доминирует частеречная семантика – она сводится к указанию на объединение каких-то объектов в сознании говорящего. “Собственная” семантика союза И стерта, как бы теряется на фоне общего категориального значения. Тем не менее, я попыталась ее описать. Из-за недостатка места я вынуждена рассмотреть здесь лишь некоторые лексемы этого союза. Попытка полного описания союза И (лексикографический портрет союза) представлена в работе Урысон 2000. Там же обсуждается структура многозначности этого служебного слова. Я привлекла к рассмотрению также одну из лексем союза А. Цель данного доклада – продемонстрировать, что адекватное описание по крайней мере некоторых лексем союзов И и А невозможно в рамках существующего метаязыка семантики.
- Союз и – маркер закрытого множества (лексема “и перечисления”). Рассмотрим центральный тип контекстов с союзом и – контексты, в которых и соединяет однородные члены предложения. Ср.
(1) Я носила тогда малахитовое ожерелье и чепчик из тонких кружев (А. Ахматова); (2) Мелькают мимо будки, бабы, / Мальчишки, лавки, фонари, / - - - / Бульвары, башни, казаки, / Аптеки, магазины моды, / Балконы, львы на воротах / И стаи галок на крестах (А.С. Пушкин); (3) По-прежнему он вел хозяйство: косил, убирал, веял, сдавал угодья мужикам, платил налоги и ездил в город по земским делам и по личным (Б. Зайцев).
Ряд однородных членов с союзом и максимально близок бессоюзному ряду однородных членов. Ср. (4) Шум, хохот, беготня, поклоны, / Галоп, мазурка, вальс… (А.С. Пушкин); (5) Кровать, столик для приготовления уроков, этажерка для книг. Никакой попытки скрасить суровость обстановки - безделушками, вышивками, открытками (А. Ахматова); (6) Все это создавало ощущение чего-то нечистого, беспорядочного (Л. Андреев).
Естественно эксплицировать семантику союза и в выбранных контекстах, сравнивая их с бессоюзным перечислением.
Как известно, бессоюзная сочинительная конструкция, в отличие от конструкции с союзом и, допускает особую интонацию незавершенного перечисления. Ср. (7) Там растет ель, береза, дуб... [не только они] VS. Там растет ель, береза ¯ и дуб.
Однако бессоюзие допускает и интонацию завершенного перечисления: (8) На снимке слева направо: Иванов, Петров, Сидоров. (Подробно о бессоюзии как средстве выражения этих типов перечисления см. Лауфер 1987). Следовательно, бессоюзие само по себе не выражает ни законченности, ни незаконченности перечисления – соответствующий смысл выражается в данном случае просодически. Что касается союза и, то он указывает на законченность перечисления, а потому конструкция с ним сочетается лишь с одним типом перечислительной интонации. Исходя из сказанного, предлагаю следующую экспликацию бессоюзной и союзной сочинительных конструкций:
(I) X, Y, …, Z = ‘X – элемент некоторого множества; Y – элемент того же множества; … ; Z – элемент того же множества’.
(II) X, Y, … и Z = ‘X – элемент некоторого множества; Y – элемент того же множества; … ; Z – элемент того же множества; это множество состоит из данных элементов’. Очевидно, на долю собственно союза и приходится лишь последний компонент экспликации: ‘это множество состоит из данных элементов’.
Подчеркну, что входом экспликации служит выражение X, Y, … и Z, а не P (X, Y, … и Z), так что предикат P никак не участвует в экспликации союза и. Рассмотрим, например, высказывание (8)Франция и Германия входят в Европейский клуб. Здесь P – входят в Европейский клуб; однородный ряд состоит из двух членов, так что X и Z – Франция и Германия. В смысл этого предложения входят, в частности, следующие компоненты: ‘это множество состоит из Франции и Германии; это множество входит в Европейский клуб’. Из предложенной экспликации не следует, что Европейский клуб состоит из Франции и Германии.
Как бессоюзие, так и союз и указывают на формирование говорящим множества объектов (элементов). Предполагая определенную логическую, мыслительную, операцию, эти средства – подобно многим другим союзам – принципиально отличаются как от лексем, описывающих “объективный мир”, так и от лексем, выражающих отношение говорящего к описываемому (ср.даже, уже и т. п.). При этом бессоюзие в сочетании с интонацией незавершенного перечисления всегда указывает на процесс формирования множества: говорящий вспоминает, подбирает элементы множества. Сочинительная конструкция с союзом и, как правило, подает данное множество как уже сформированное: в момент речи говорящий лишь перечисляет его элементы. (Подробно об этом см. Лауфер 1987, Урысон 2000.)
Назовем союз и в случаях типа (1) – (3) союзом “и перечисления”. Как станет ясно из дальнейшего, это одна из нескольких лексем союза и.
Союз “и перечисления” максимально близок частице “и включения в множество”, представленной в случаях типа (10) Пришла Маша. Пришел и Петя; (11) Наконец, все угомонились. Заснул и Ваня. (В работе Урысон 2000 показано, что союз и частица и образуют полисемичное слово, одни лексемы которого обладают свойствами союза, а другие – свойствами частицы.)
Союз “и перечисления”, в отличие от других лексем этого союза, синонимизируется с сочинительными союзами да и а также. Ср. В деревне оставались старики и <да> бабы; На общем собрании будет решен вопрос о порядке приема в кооператив новых членов, а также <и> о сроках проведения аудиторской проверки. Кроме того, данное употребление союза и в ряде контекстов сближается с комитативным предлогом с, ср. Пришли Ваня и Петя – Пришли Ваня с Петей.
- Экскурс в теоретическую семантику. Рассмотрим статус выражений (I) и (II) с точки зрения теоретической семантики.
Предложенные экспликации не являются толкованиями в собственном смысле слова. Действительно, легко убедиться, что они не удовлетворяют основному требованию, предъявляемому к толкованиям, – требованию подставимости. К этому можно добавить еще и то, что в предложенных экспликациях участвуют единицы ‘множество’ и ‘элемент’, которые употреблены не в том значении, какие эти слова имеют в общелитературном языке, а скорее как терминологические единицы. Поэтому можно усомниться в том, что используемый семантический метаязык является подъязыком языка-объекта, – строго говоря, он расширен за счет терминов.
На наш взгляд, союз “и перечисления” и синонимичное ему бессоюзие действительно нетолкуемы – они слишком “малы”, слишком стерты для того, чтобы их значение могло описываться через значение других, гораздо более “полновесных” слов естественного языка. Значит ли это, что они являются семантическими примитивами?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, вспомним, что нетолкуемость – это лишь одно из требований, предъявляемых к семантическим примитивам. Второе требование – это участие примитива в толковании других языковых единиц. Ясно, что на роль семантического примитива может претендовать лишь союз и (в данном его употреблении). Действительно, можно представить лексему, в толковании которой присутствует связка ‘и’; ср., например, супруги = ‘муж и жена’. Но вряд ли какая-нибудь единица языка может толковаться через бессоюзие – данное синтаксическое средство отмечено стилистически, см. об этом Урысон 2000.
(А. Вежбицкая предъявляет к примитивам еще и третье требование: примитив должен выражать некий универсальный смысл, т.е. во всех языках мира воплощаться в виде отдельной лексемы, словосочетания или морфемы. Поскольку многие языки не располагают единицей, выражающей “чистую конъюнкцию”, то в концепции А. Вежбицкой союз и не может быть семантическим примитивом; см. Вежбицка 1996. Требование универсальности, предъявляемое А. Вежбицкой к семантическим примитивам, в дальнейшем исключается из рассмотрения.)
Замечу, что данная ситуация – лексема нетолкуема, но не является примитивом – отнюдь не парадоксальна. Действительно, требования, предъявляемые к примитивам – нетолкуемость и участие в толкованиях других слов, – вообще говоря, никак не связаны логически. Естественно поэтому ожидать, что найдется лексема, которая хотя и не может быть истолкована, но при этом не участвует ни в каких толкованиях.
Вывод о том, что не всякая нетолкуемая лексема является семантическим примитивом, не нов. Его впервые сделал Ю.Д. Апресян на основе анализа лексем, являющихся близкими синонимами семантического примитива, ср., например, хотеть (семантический примитив) – желать. Лексема желать столь мало отличается от семантического примитива хотеть, что, подобно ему, не может быть истолкована. В частности, ее невозможно толковать через значение ‘хотеть’ и значение еще какой-то лексемы. Глагол хотеть выбирается на роль семантического примитива только потому, что он более нейтрален и семантический менее специфичен, т.е. больше подходит для толкования других слов (Апресян 1995). Соотношение союза и и бессоюзия, оформляющих сочинительную конструкцию, вообще говоря, не отличается от соотношения хотеть и желать.
В целом, граница между семантическими примитивами и “обычными” лексемами оказывается не такой четкой, как представлялась когда-то. Ее “размывают” нетолкуемые лексемы, не являющиеся примитивами.
Анализируемый мною материал демонстрирует еще одну не вполне привычную ситуацию: союз и и бессоюзие, с одной стороны, нетолкуемы, а с другой стороны – семантически разложимы. Аналогичная ситуация впервые была описана Ю.Д. Апресяном (Апресян 1995) - это уже упоминавшиеся глаголы хотеть и желать. Поскольку данные лексемы синонимичны, то в их значении есть общая часть. При этом хотеть является семантическим примитивом, и желать тоже нетолкуем. Получается, что в значении каждого из них есть некая “ядерная” часть, общая для данных синонимов, и какие-то более мелкие семантические компоненты, семантические “добавки”, создающие специфичный семантический ореол каждого из этих слов (Апресян 1995). И “ядерная” часть, и семантические “добавки” - это семантические компоненты, выделяемые в значении данных нетолкуемых лексем.
Специфика семантических компонентов, выделяемых в семантическом разложении глаголов хотеть и желать, состоит в том, что все они невербализуемы – их можно описать с помощью разного рода дескрипций, но нельзя истолковать на естественном языке по правилам толкования значений. Невербализуемые семантические компоненты, более мелкие, чем значение любой лексемы естественного языка, Ю.Д. Апресян назвал “семантическими кварками” (Апресян 1995).
Однако союз “и перечисления” и синонимичное ему бессоюзие в этом отношении устроены совершенно иначе: хотя они и нетолкуемы, но в их значении выделяются вербализуемые компоненты - лексемы. На основании имеющегося материала можно наметить некоторые предварительные выводы.
Толкуемость и семантическая разложимость – это два разных свойства лексемы. Очевидно, что семантическая разложимость – более слабое свойство. Естественно считать, что лексема семантически разложима, если в ней выделяется хотя бы один семантический компонент, при том что в целом ее значение может быть и невербализуемо. Такой семантический компонент может быть невербализуемым кварком, меньшим, чем любая лексема естественного языка. Однако это необязательно: такой семантический компонент может быть и вполне вербализуемым. Таковы компоненты ‘множество’ и ‘элемент’, выделяемые в значении союза и и бессоюзия в рассматриваемых контекстах.
Очевидно, что проанализированный мною материал еще больше размывает границу между примитивами и обычными, т.е. толкуемыми лексемами. Теоретически возможны следующие ситуации: 1) лексема нетолкуема и неразложима; 2) лексема нетолкуема, но разложима (ср. хотеть и желать, “и перечисления”). При этом ситуация (2) включает три случая: а) в значении лексемы выделяются только семантические кварки (ср. хотеть, желать); б) в значении лексемы выделяются и кварк(и), и вербализуемый компонент или компоненты; в) в значении лексемы выделяются только вербализуемые компоненты (ср. “и перечисления). Во всех случаях лексема может быть объявлена семантическим примитивом.
Каков синтаксис компонентов, выделяемых в значении нетолкуемой единицы? Можно предположить, что невербализуемые семантические компоненты, т.е. кварки, могут быть не связаны никакими синтаксическими отношениями. Однако вербализуемые компоненты могут образовывать и нормальные высказывания, ср. выражения (I) и (II). В целом вопрос о синтаксисе семантического разложения, не являющегося толкованием, остается открытым.
- Союз “и сходства ситуаций”. Объединяя объекты в множество, говорящий, очевидно, усматривает в них нечто общее. “И перечисления” предполагает вполне четкое осознание этой общности, сходства между объектами. Эта общность тривиальным образом проявляется в том, что всем данным элементам предицируется один и тот же признак (ср. Ваня, Петя и Даша пошли гулять) или, наоборот, элементы множества сами являются признаками, которые предицируются одному и тому же объекту (ср. веселый и умный мальчик). Эту абсолютно очевидную черту “и перечисления” можно относить не к значению данной лексемы как таковому, а к прагматике, к особенностям объединения объектов в совокупности. Можно, однако, считать, что указание на некую общность объектов входит в семантический элемент ‘множество’. На основе этой особенности союза “и перечисления” формируется еще одна лексема союза и. Она представлена в случаях типа (12) Коля рыжий, и Петя рыжеватый; (13) Работают ребята одинаково хорошо. Коля выполнил норму на 103%, и Петя выполнил норму на 103,2%. (Эти примеры, с несколько иной интерпретацией, рассматриваются в Санников 1989: 172-173. )
Во фразах (12) – (13) говорящий специально указывает на сходство двух ситуаций. Средством, с помощью которого говорящий акцентирует это сходство, является союз и. Действительно, в соответствующих бессоюзных фразах говорящий фокусирует внимание, скорее, на различии ситуаций. Ср. (12а) Коля рыжий, Петя рыжеватый; (13а) Коля выполнил норму на 103%, Петя выполнил норму на 103,2 %.
Данную лексему союза и я называю “и сходства ситуаций”. Эта лексема требует особого просодического оформления высказывания: в приведенных примерах темы сочиненных предложений выделяются резким движением тона, между предложениями имеется отчетливая пауза. Кроме того, сходство ситуаций, акцентируемое данным союзом, как правило, проявляется в лексическом наполнении сочиненных предложений. Здесь возможны два случая.
Первый случай: ремы сочиненных предложений совпадают или имеют сходное лексическое выражение В примерах (12) - (13) ремы оформлены сходным образом. В следующих примерах ремы совпадают: (14) Коля рыжий, и Петя рыжий; (15) Спальный мешок весит 700 г, и палатка весит 700 г.
Второй случай: совпадают темы сочиненных предложений. Ср. (16) Маша решает дифференциальные уравнения, и Маша думает, чем накормить детей [все на Маше].
В этом случае высказывание требует своей просодии, отличающейся от просодии фраз типа (12), (13) и (14), (15).
Однако, сходство ситуаций может быть не объективным, а чисто прагматическим – так оценивает их говорящий. Тогда оно выражается только союзом и в сочетании с особой просодией (но не лексическим наполнением высказывания). Ср. (17) Коля ушел домой, и Петя остался в школе (в футбол поиграть не с кем); (18) Петр стал директором банка, и Анна кончает университет (у моих детей все в порядке).
Лексеме “и сходства ситуаций” четко противопоставлен союз “а сопоставления”. Ср. (12б) Коля рыжий, а Петя рыжеватый; (13б) Коля выполнил норму на 103%, а Петя выполнил норму на 103,2 %. Союз “а сопоставления” высвечивает не сходство, а, напротив, различие ситуаций. В отличие от данной лексемы союза и, “а сопоставления” накладывает жесткие ограничения на соединяемые им предложения: они должны иметь несовпадающие темы и ремы (см. Крейдлин – Падучева 1974а, 1974б).
Очевидно, что лексема “и сходства ситуаций” нетолкуема. Действительно, выражение ‘сходство ситуаций’, как и элемент ‘сходство’, безусловно сложнее, нежели почти ничего не выражающий союз и. С теоретической точки зрения в данной лексеме выделяется семантический кварк – как бы очень стертый, обедненный элемент, напоминающий значение ‘сходство’.
Если считать, что указание на некую общность объектов входит в семантический элемент ‘множество’, то получится, что именно данный кварк создает семантический мост между лексемами “и перечисления” и “и сходства ситуаций”.
- Союзы и и а как маркеры развития повествования. Рассмотрим пример (19) Ваня сидел и ел творог, и творог казался ему очень вкусным.
Кажется, что союз и ничего здесь не выражает – он лишь сигнализирует о незаконченности высказывания, т.е. в каком-то смысле дублирует просодию. Однако это не так. Если союз и заменить здесь на а, то получится, вообще говоря, сомнительный результат. Ср. (19а) ?Ваня сидел и ел творог, а творог казался ему очень вкусным.
При этом достаточно лишь слегка видоизменить пример (19), и замена союзов окажется возможной. Ср. (20) Ваня сидел и ел творог, и творог был очень вкусным; (20а) Ваня сидел и ел творог, а творог был очень вкусным. (И Ваня вспомнил лето, …).
Сформулируем различие между (20) и (20а) так, чтобы стала ясной и причина сомнительности примера (19а).
В примере (20а) - с союзом а - информация о том, что творог был вкусным, подается как совершенно объективная, не зависящая от восприятия данного конкретного субъекта (Вани). А фраза (20), точнее - ее вторая часть, вводимая союзом и, описывает не объективный вкус творога, а только субъективное ощущение Вани, т.е. то, как воспринимает вкус творога данный субъект. При этом в (20) ничего не говорится о том, был ли творог действительно вкусным. Тем самым, пример (20), в отличие от фразы (20а), выражает эмпатию говорящего к субъекту ситуации, причем эта эмпатия как бы скрывает истинное, объективное положение дел. Грубо говоря, в (20а) первое из сочиненных предложений повествует о Ване, а второе – о твороге, а в (20) оба сочиненных предложения повествуют о Ване. Это различие между (20) и (20а) естественно отнести на счет союзов.
Действительно, опустим в (20) – (20а) союзы. Ср. (21) Ваня сидел и ел творог. Творог был очень вкусным. < Ваня сидел и ел творог, творог был очень вкусным.>.
Этот текст может выражать эмпатию к субъекту – при определенном прочтении из него может следовать, что Ване было вкусно. Но в отличие от (20), данный текст, даже выражая эмпатию, описывает не только ощущение Вани, но и объективный вкус творога: эмпатия к субъекту не заслоняет здесь собой истинного положения дел. Тем самым, текст (высказывание) без союзов занимает промежуточное положение между фразой с союзом и и фразой с союзом а. Союзы и и а устраняют эту своего рода амбивалентность бессоюзного высказывания (текста).
Союз и сигнализирует о том, что второе из сочиненных предложений - на ту же тему, что и первое предложение, т. е. повествование “развивается по прямой”. В определенном частном случае такое сохранение темы предполагает и выражение эмпатии к субъекту, о котором шла речь в первом из сочиненных предложений, причем эта эмпатия может скрыть объективное положение дел.
Союз а сигнализирует о том, что второе из сочиненных предложений начинает свою собственную тему. При этом первое предложение в этом контексте воспринимается как экспозиция, “прелюдия” к новой теме. Вся фраза с союзом а в данном его употреблении предполагает какое-то продолжение: такая фраза – в отличие от фразы с союзом и – не может заканчивать собой текст. Эта особенность союза а придает высказыванию особую неторопливость, создает ощущение размеренного повествования. Можно сказать, что союз а в данном употреблении – это сигнал о своего рода “повороте повествования”.
Тем самым, союзы и и а в данном употреблении являются специфическими маркерами организации текста. Союз и можно назвать маркером “нормального развития повествования”, а союз а – маркером “поворота повествования”. Подобные лексические единицы А. Вежбицкая назвала метатекстовыми – в отличие от большинства слов, они не описывают мир, а устанавливают определенные отношения между фрагментами текста (Вежбицкая 1978).
Ср. еще пример с метатекстовым употреблением и и а: (22) Мы ехали в мягком вагоне, и проводником у нас был совсем молодой парень; (22а) Мы ехали в мягком вагоне, а проводником у нас был совсем молодой парень.
Примеры описывают одно и то же, однако подача смысла, повествование организованы по-разному. В (22) первое предложение повествует о субъекте, о езде субъекта в мягком вагоне, и второе предложение продолжает тему первого. В (22а) есть “поворот повествования” – первое предложение повествует о езде субъекта в мягком вагоне, а второе – о проводнике.
Теперь можно сформулировать причину неудачности примера (19а) ?Ваня сидел и ел творог, а творог казался ему очень вкусным. В нем употреблен союз а, однако оба сочиненные предложения – на одну и ту же тему, оба повествуют о Ване. Союза а в таком контексте неуместен.
- Модификации “и нормального развития повествования”. Описанному метатекстовому употреблению союзов и и а очень близко их употребление в начале вопроса, ср. (23) И зачем он это сделал? VS. А зачем он это сделал?
Союз и указывает здесь, что данный вопрос – “на ту же тему”, что это тот же самый вопрос, который уже задавался говорящим. Указание на повторение вопроса впрямую связано со значением усилительности, “навязчивости”, которое имеет в таких контекстах союз и. Благодаря этому такие вопросы требуют особой просодии.
Что касается союза а, то он и в этом контексте сигнализирует о некоем “повороте мысли”, о переходе к новой теме, благодаря чему создает впечатление “мягкого” начала. Ср. Зачем он это сделал? VS. А зачем он это сделал?; Почему ты остался дома? VS. А почему ты остался дома?. Начиная вопрос союзом а, говорящий дает понять адресату, что вообще-то он думал о другом, что этот вопрос только теперь пришел ему в голову и интересует его умеренно, а потому он и не настаивает на ответе, не “давит” на адресата.
Еще одно употребление союза и, близкое рассмотренному, представлено в контексте восклицательного предложения, ср. (24) И пел же он!
Такое высказывание уместно только если говорящий уже знал, что певец, о котором идет речь, поет необыкновенно. Фраза воспринимается как продолжающая тему, начатую ранее (как будто говорящий уже обсуждал этого необыкновенного певца).
- Союзы и и а – маркеры развития повествования с точки зрения семантической теории. Тот факт, что союз и не является “чистой конъюнкцией”, поскольку предполагает некое трудноуловимое единство описываемых ситуаций, отмечался неоднократно; см. Ван Дейк 1978, Лакоф 1971, Николаева 1997. В частности, Р. Лакоф отметила, что союз and накладывает определенные органичения на сочиняемые предложения: они должны иметь общую тему (topic), причем эта тема не обязательно выражена в сочиняемых предложениях лексически – она может выводиться из пресуппозиций, знания ситуации, смысловых выводов и т.п. Однако Р. Лакоф, по ее собственным словам, “остановилась перед самым главным и интересным вопросом: “что же представляют собой сочинительные союзы с точки зрения семантики?”” (Лакоф 1971: 148). Мы убедились в том, что и и а, по крайней мере в одном из своих употреблений, маркируют способ развития повествования. Но можно ли дать этим метатекстовым единицам толкование в обычном смысле слова?
На первый взгляд, кажется, что – да. Во всяком случае рассматриваемое употребление союза и как будто было истолковано А. Вежбицкой, причем действительно без привлечения чего-либо, относящегося к области “грамматики текста”, т.е. выходящего за пределы собственно семантики. В Вежбицка 1996 предлагается следующая экспликация союза и в контекстах типа Пришел отец, и мать его увидела:
‘Пришел отец.
Я хочу сказать что-то еще об этом:
Мать его увидела.’
Предлагаемая экспликация кажется совершенно прозрачной – она содержит анафорический элемент ‘это [this]’ и при этом не использует никаких сложных понятий вроде “на ту же тему”. К чему, однако, отсылает данный анафорический элемент? О чем еще хочет сказать говорящий, сказав Пришел отец? Если понимать толкование А. Вежбицкой буквально (на что и рассчитаны семантические экспликации), то получится, что ‘об этом’ – это ‘о приходе отца’. Но такое понимание как минимум неточно. Ведь дальше говорится не о приходе отца, а о чем-то, что всего лишь связано с его приходом. Аналогичным образом в предложении Мы простились в последний раз, и лошади поскакали говорящий “не хочет сказать что-то еще о том, что мы простились в последний раз”. Союз и в данном употреблении действительно содержит отсылку к предыдущему, однако это отсылка к теме, начатой предыдущим сочиняемым предложением.
Казалось бы, референциальная лакуна в экспликации А. Вежбицкой легко заполняется и описанное употребление союзов и и а толкуется так:
X, и Y [Ваня сидел и ел творог, и творог был очень вкусным] = “X; Y; Y на ту же тему, что X”.
X, а Y [Ваня сидел и ел творог, а творог был очень вкусным] = “X; Y; Y на тему, отличную от темы X-а”.
Рассмотрим, однако, компонент ‘тема’ этих экспликаций.
Говоря о метатекстовых и и а, я употребляю слово “тема” в его общеязыковом смысле, ср. тема статьи <стихотворения, текста>. Иными словами, я рассматриваю предложение как своего рода микротекст, который – подобно нормальному тексту – посвящен какой-то теме. Очевидно, что тема микротекста-предложения, так же как и тема любого текста, может быть сформулирована более чем одним способом. Данное понятие относится не к семантике в строгом смысле слова, а к области понимания (текста или высказывания) и, скорее всего, не формализуемо. Ясно, что понятие “тема текста” гораздо богаче, нежели абстрактное, почти пустое, метатекстовое употребление союза и, и аналогичное, хотя и чуть более богатое, метатекстовое употребление а. Поэтому я не считаю данные выражения толкованиями союзов и намеренно заключаю их в обычные, не марровские, кавычки.
Однако данные лексемы разложимы. Внутри них выделяются какие-то чрезвычайно мелкие кварки: в союзе и – нечто вроде “о том же самом”, в союзе а – нечто вроде “о другом”. Первый кварк объединяет лексему “и нормального развития повествования” с другими, рассмотренными выше лексемами этого союза.
Тот факт, что данные лексемы союзов и и а нельзя описать как обычные лексические единицы, не вызывает удивления. Союзы предназначены прежде всего для соединения предложений, а значит, для организации текста. Естественно ожидать, что у союза найдется какое-то семантически выхолощенное употребление, в котором он представляет собой полупустую единицу с абстрактной текстообразующей функцией. Текст, будучи в высшей степени сложным объектом, предполагает определенный тип организации (в частности, – определенную структуру повествования), который, в свою очередь, связан с определенной “стратегией понимания”, не ограничивающейся семантическим анализом предложений, входящих в текст. Одна из логически возможных абстрактных функций союза – разметка повествования, маркировка того или иного типа текста. Именно такую функцию и выполняют данные лексемы союзов и и а.
Мне пока неизвестны никакие другие лексемы, описание которых требует обращения к области понимания текста. Тем не менее, можно указать “ближайших соседей” метатекстовых употреблений союзов и и а. Это, во-первых, союз а в значении, представленном во фразах типа Иванов в командировке, а Петров болен. По существу, союз а указывает здесь на несовпадение тем, а также рем сочиненных предложений (Крейдлин – Падучева 1974 а, 1974 б). Во-вторых, это некоторые лексемы местоимения сам; ср. Звезды тихо погасли в небе. Само небо посветлело и сузилось. Слово сам указывает здесь на то, что темой высказывания становится объект, упомянутый в предыдущей фразе (Урысон 1995). Однако для описания семантики данной лексемы союза а и данной лексемы местоимения сам достаточно оперировать понятиями теморематической структуры высказывания. Что касается рассмотренных употреблений союзов и и а, то для их экспликации требуются принципиально новые понятия.
Заключение. В целом, все описанные лексемы союзов и и а демонстрируют ситуацию, впервые описанную (на другом материале) Ю.Д. Апресяном: они семантически разложимы, но ни одну из них нельзя истолковать. Однако лексема “и перечисления” демонстрирует новый тип разложимости: в ее значении выделяются не семантические кварки, а вербализуемые элементы. Тем самым, можно говорить о “степени нетолкуемости” лексемы: союз “и перечисления” максимально близок к нормальным, толкуемым лексемам, а союз “и нормального развития повествования”, по-видимому, максимально от них далек. Адекватное описание семантики рассмотренных лексем, в частности, установление семантической общности между разными лексемами союза и, невозможно в рамках имеющегося семантического метаязыка.
Автор глубоко благодарен Ю.Д. Апресяну за обсуждение теоретических вопросов метаязыка семантики.
Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (грант 99-04-00420а) и РФФИ (грант 00-15-98866).
ЛИТЕРАТУРА
- Ю. Д. Апресян 1995: О языке толкований и семантических примитивах // Ю.Д. Апресян. Избранные труды. Т. 2. Интегральное описание языка и системная лексикография. М.
- Т. ван Дейк 1978: Вопросы прагматики текста // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. Лингвистика текста. М.
- А. Вежбицкая 1978. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. Лингвистика текста. М.
- А. Вежбицкая 1996: The semantics of logical concepts // Московский лингвистический журнал. Т. 2. Москва.
- Е. Г. Крейдлин, Е. В. Падучева 1974а: Значение и синтаксические свойства союза а // НТИ. Сер. 2. 1974. № 9.
6.Е. Г. Крейдлин, Е. В. Падучева 1974б: Взаимодействие ассоциативных связей и актуального членения в предложениях с союзом а // НТИ. Сер. 2. 1974. № 10.
- Р. Лакоф 1971: R. Lakof. If’s, and’s, and but’s about conjunction // Studies in linguistic semantics. /Ed. Ch. J. Fillmore and D. T. Langendoen. N.Y. etc.
8.Лауфер Н. И. 1987: Сочинительные конструкции с соотносительными выражениями // Моделирование языковой деятельности в интеллектуальных системах.
- Т. М. Николаева 1997: Сочинительные союзы А, НО, И: история, сходства и различия // Славянские сочинительные союзы. М.
- В. З. Санников 1989: Русские сочинительные конструкции. М.
11.Е.В. Урысон 2000: Русский союз и частица И: структура значения // ВЯ. №3.