Proceedings 2000

Ментальная лексика, когнитивная лингвистика

и антропоцентричность языка*

 

 

 

Н.К.Рябцева

Институт языкознания РАН

nadia@iling.msk.su

 

когнитивная лингвистика, “субъектная” лексика, антропоцентричность языка

принцип наглядности в языке, естественный интеллект

 

            Как известно, когни­тив­ная лингвистика – это новое направление в за­пад­ном языкознании, отличаю­ще­еся тем, что оно по сути единственное, из всех дру­гих западных школ, сбли­жа­ется с традициями отечественной семантики [Рахи­ли­на 1999, 36]. Тем не менее, ни в западной лингвистике, ни в отечественной, нет об­щепринятого определения того, что следует считать “когнитивным” в языке и лин­гвистике. В результате многие из “когнитивных” лингвистических иссле­до­ва­ний таковыми не являются, а многие семантические исследования, не ставя перед со­бой собственно когни­тив­ных задач, по существу выполняют именно их (см. [Ап­ресян 1974; 1995; 1995а; 1999; Арутюнова 1999; Булыгина, Шмелев 1997; Ле­вон­тина 1995] и др.).

            В то же время, анализ собственно когнитивных исследований и их резуль­та­тов, а также недавно появившихся многочисленных их обзоров (с подробной и обширной библиографией; см. например, [Сергеев 1987; Kirkeby 1994; Ungerer, Schmid 1996; Кубрякова и др. 1996; Рахилина 1998; Cienki 1995; Ченки 1997; Crane, Richardson 1999]), показы­ва­ет, что, несмотря на всю их раз­но­род­ность и внешнюю несовместимость, в них действительно наблюдается нечто об­щее и объеди­няющее, причем в явном виде не всегда и не всеми авто­ра­ми приз­на­­ва­емое. Это – антропоцентричность языка, точнее – заложенных в языке прак­ти­ческих, теоретических и культурных знаний и опыта, освоенных, осмыс­лен­ных и прямо или косвенно вербализованных носи­те­лями языка, и восстановимых в ко­нечном счете – в результате семантического и концептуального анализа – в ви­де языковой картины мира.

            И действительно, теория прототипов и категориальная семантика Э.Рош, теория концептуальной метафоры и структурирования непредметного мира Дж.Ла­коффа–М.Джонсона, теория этно­куль­тур­ной семантики ключевых культур­ных концептов А.Вежбицкой, теория структурирования пространства и фо­нооб­ра­зования Л.Талми, “ролевая” ког­ни­тив­ная грамматика Р.Лангакера, “грамматика кон­струкций” Ч.Филлмора, теория язы­ковой лабильности предметных имен Е.В.Рахилиной, наивная телеология И.Б.Левонтиной и мн. др., – по существу вскры­вают одно и то же. Это связь зна­ний, заложенных в языке, с субъектом во­с­при­ятия, познания, мышления, пове­де­ния и практической деятельности; пре­лом­ле­ние реального мира – его видения, понимания и структурирования – в сознании субъ­ек­та и фиксирование его в языке в виде субъектно (и этнически) ориен­ти­ро­ван­ных понятий, представлений, образов, концептов и моделей. В результате лек­си­чес­кая и грамматическая се­ман­ти­ка языка оказываются осмыс­лен­ными и мо­ти­ви­­ро­­ван­ны­ми, а не произволь­ны­ми; естественными, удобными и “здра­выми”, а не стро­го логичными, фор­маль­ны­ми и искусственными; адек­ват­ны­ми мышлению че­ло­века, объяснимыми, а не вы­чи­слимыми автоматически; глубинно и системно связанными, согласованными и взаимодействующими, а не случайно и хаоти­чески сосуществующими, и пр.

            В этой связи особую роль в анализе антропоцентричности языка должна иг­рать “ментальная лексика” – опи­сы­ва­ю­щая собственно интеллектуальную сфе­ру человека. Какой вклад может внести ее изучение в общую “когнитивную кар­тину” языка? Во что превращается тра­ди­ци­он­ная проблема соотношения языка и мышления в когнитивном аспекте?

 

Так, в языке зафиксирована прямая связь восприятия и ментальных со­сто­я­­ний и процессов, ср. в словах слышится угроза (‘можно распознать’), пахнет ссо­­рой, чует моя душа, горькое признание, теплые пожелания и мн. др. Это пока­зы­­вает, что восприятие: зрение, слух, обо­няние, ося­­­­зание, вкус – не само­сто­я­тель­ные и не независимые процедуры, выполняемые автономными “органами”, прос­то “пе­ре­да­ющими сигналы в мозг”, а гораздо больше. Это внешний выход мозга, его не­отъ­ем­лемая часть, неотторжимая собственность, неотделимая при­над­леж­ность, источник “перцептивного знания и опыта” (причем независимо от того, осо­­знаются они или нет), условие распознавания, осо­зна­ния, понимания и ин­тер­пре­­тации происходящих в мире событий. Что, в свою оче­редь, позволяет пер­цеп­тив­­ной лексике, точнее, вынуждает ее, раз­ви­вать эпис­те­­ми­чес­кие смыслы, ср. также не видеть смысла, прояснить ситуацию, при­слу­шать­ся к ч.л. мнению, чув­с­т­­вовать доброе отношение и т.п. Иными словами, ин­фор­­ма­ция, которую мозг по­­лучает благодаря восприятию – материал для его ра­бо­ты, “сы­рье”, ис­ход­ный про­дукт, без которого ему не зачем и не с чем ра­ботать, без ко­то­рых он не был бы мозгом.

            При этом главную роль в восприятии внешнего мира, в прак­ти­чес­кой (и те­оретической) деятельности человека, во всем, что он делает, играет зрение, зрительное восприятие. Оно важно до такой степени, что естественный язык, ес­тес­твенный интеллекст и человеческий менталитет можно назвать “ориенти­ро­ван­ными на наглядность”, “visually oriented”, “перцептивно мотивированными”. Осо­знание этого факта позволяет более определенно интерпретировать многие явле­ния в языке. При этом важны следующие обстоятельства.

            Зрение – главный ориентир человека в мире, а зрительная ин­фор­мация – глав­ная из всех ее видов, ср. Seeing is believing; Лучше один раз увидеть… Зри­тель­ная информация обрабатывается мозгом быстро (точнее, моментально, “сра­зу”), в основном на подсознательном уровне (в нор­ме не требует специальных ум­ственных усилий и рефлексии, более того, происходит нередко даже как бы по­ми­мо или наперекор воле человека, ср. глаза бы мои не видели), объ­емно, це­лост­но и мно­го­­ас­­пектно: человек воспринимает предъявляемый ему предмет од­но­вре­мен­­но во всех его внешних “измерениях”, проявлениях и отношениях: его форму, раз­ме­ры, цвет, фактуру, вес, положение, расположение, строение, фон, со­пря­жен­ные пред­ме­ты и их взаимосвязь и пр. Соответствия этому явлению находятся и в языке, в частности, в принципах языковой мереологии (объясняющих, почему мы не говорим *высокая тарелка, *короткое озеро и мн. др. [Рахилина 1999, 18]).

Далее, “ситуация зрительного восприятия” не сводится только к по­ня­ти­ям “видеть” и его производным, она охватывает чрезвычайно большую сферу раз­но­об­­разных физических явлений: свет, цвет, (о)краску, размеры, форму, количество, пространство, расстояние, перспективу, положение наб­лю­дателя (ср. до, после, перед, сзади, над, под), состояние среды, через ко­то­рую воспринимается предмет (ср. туман, облачность, пелена, завеса – ясный, четкий, яркий), наличие прег­рад (загораживать, скрывать, прикрывать), силу и состояние зрительной спо­соб­но­сти (близорукий, дальнозоркий, бельмо на глазу, не видеть дальше своего носа), а также идентификацию, сравнение и различение самих физических предметов, дей­с­твий и явлений.

Важно, что знания о мире, полученные зрительным (и вообще пер­цеп­тив­ным) путем, принципиально отличаются от знаний, полученных дискурсивно: в про­­цес­се обучения, чтения, слушания лекций, общения и пр. (ср. знать как vs. знать, что), хотя бы уже тем, что не нуждаются в явной вербализации. Вопрос этот почти не изучен. Ясно только, что благодаря им человек обладает ориен­та­ци­ей, коор­ди­на­ци­ей, свободно двигается, действует, соизмеряет свои усилия с об­ста­новкой и т.д. В линг­вистическом отношении соответствующая проблема мо­жет быть, видимо, сфор­­­мулирована как выявление способов фиксации и вы­ра­же­ния в языке недис­кур­сив­­ных знаний, основанных на перцептивном опыте. Цен­ную информацию здесь дают предлоги, падежи и наречия, а также, как и во всех дру­гих во­про­сах, – фразеология. В когнитивной лингвистике данный вопрос мо­жет быть сфор­мулирован в виде сопоставления дискурсивных и недискурсивных фо­новых зна­ний, извлекаемых из языка и способных им передаваться – в виде пре­зумпций, импликаций, коннотаций и др.

И, наконец, зрение не только самый главный источник информации для че­ло­века, но и самый надежный способ ее верификации. Увидеть значит (у)знать, по­ве­рить, понять, убедиться, удостовериться, получить доказательства, свиде­тель­ства, подтверждения и т.п. Видел (картину), но не знаю (что на ней изо­бра­же­но) – ситуация в норме противоестественная, также, как и не верь глазам сво­им; а увидим, посмотрим, покажем, рассмотрим – самые надежные ментальные опе­рации-доказательства. Достаточно сказать, что большинство слов и выраже­ний, опи­сы­ва­ю­щих ментальную сферу человека, “произошло” от лексики, описывающей зрительное восприятие, точ­нее, работа мозга концептуализируется в языке по образу и подобию работы зре­ния; есть даже выражение мысленный взор, ср. прозреть, изменить взгляд на жизнь, ясно помнить, ориентироваться на местности vs. в искусстве/ политике, в свете последних событий ‘с учетом’; след – следовать – исследовать (проблему); смотр – рассматривать (вопрос) и мн.др. Все эти обстоятельства (и ряд других) объ­яс­ня­ют, почему “прин­цип на­гляд­ности” являет­ся главным не только во всех видах де­я­тельности, но и, совер­шенно естественно, в се­ман­тической и даже грам­ма­ти­чес­кой организации языка.

“Принцип наглядности” в языке заключается в “опредмечивании” не­пред­метных сущностей – событийных, психологических, ментальных и социальных, в их концептуализации – способе описания – по образу и подобию (восприятия) пред­мет­ного мира. В результате действия этого самого мощного семантического ме­­ха­низ­ма язык раз­ви­ва­ет до­пол­ни­тель­ные, переносные, метафорические и ме­то­ни­мические значения, фор­мирует ус­той­чи­вые, связанные, идиоматические и фра­зе­ологические выражения и обороты, на­кла­ды­вает ог­раничения на лексическую и грам­матическую соче­та­е­мость, использует прост­­ран­с­т­венные предлоги при опи­са­нии всех не­прост­ран­ст­венных отношений и т.д.; при этом окружающий че­ло­ве­ка мир аксиологизируется, сим­волизируется и пси­хо­ло­ги­зи­руется, а внутренний мир параметризуется и объ­ек­ти­вируется. Язык становится во­площением прак­ти­чес­кого опыта человека, от­ра­жа­ет национальную специфику пред­ставлений о ми­ре своих носителей и в конечном счете запечатлевает их куль­тур­ное своеобразие – в виде языковой картины мира. При этом сам язык приобретает уни­каль­нейшие свойства: спо­соб­ность к самоорганизации, саморазвитию и самоконтролю; он ста­новится мо­ти­ви­рован и потому предсказуем, объясним, воспроизводим – так, что овладение род­ным языком становится автоматическим, простым и естест­вен­ным явлением, тогда как изучение чужого языка – сознательной и тяжелой работой. Подробнее см. [Рябцева 1990; 1997; 1999; 1999а; 2000].

 

Иллюстрация. С-вид-етельством к сказанному служит особая ментальная “ситуация об­­ма­­­на”, которая под­роб­но, дифференцированно, детально – и ярко, вы­ра­зи­тель­но и колоритно – пред­­­­­став­лена в языке именно в наглядных образах, связанных со зрительным восприятием, и пе­ре­да­­­­ва­­е­мых переносными значениями слов, фразеологическими и устойчивыми оборотами, рису­ю­щи­­­­ми ее как: (1) физическое сокрытие (правды, истинных намерений или действий) от наб­лю­­де­ния, ср. скрыться, притаиться – скрыт­ность, сокрытие/ утаивание правды/ фак­тов, держать в тайне, облечь тайной, скры­тый смысл/ угроза/ насмешка, по­тай­ной ход vs. пружина, заку­лис­ные пе­ре­го­во­­ры/ иг­ры“тай­ные, скры­ва­е­мые”, кухня “скрытая сто­ро­на деятельности”, ву­а­ли­ро­вать свои намерения, при­кры­­­вать­ся доб­ры­­ми намере­ни­я­ми, затаить зло­бу, точить зуб, но­­сить ка­мень за па­зу­хой, действовать изподтишка, за­мес­ти следы, хо­ро­нить/ прятать кон­цы (в во­ду), концов не най­ти, подсунуть кота в мешке, под бла­го-вид-ным пред­­ло­гом и т.п.; (2) наблюдаемые “деформации” объекта воздействия (– дру­го­го че­­ло­века) или “не­­­ординарные” физические действия с ним (позволяющие склонить его к вы­год­но­му для себя со­сто­­янию и поведению), ср. на­дуть, нагреть, об­лапошить, провести, обвести во­круг пальца, за­го­ва­­ривать зубы, морочить голову, пудрить мозги, втирать очки, ве­шать лапшу на уши, водить за нос, на­тя­нуть нос, грузить, заливать, на­плес­ти с три короба или семь верст до небес, вти­рать­­ся в доверие, ввязывать/ втя­ги­вать в свое дело, кормить обе­ща­ни­я­ми, за­ма­нить/ за­влечь в свои сети/ в ловушку, играть в кошки-мыш­ки/ на чужих ин­те­ре­­­сах, валить с больной головы на здо­­­ро­вую, вешать собак, воз­во­дить напраслину, бросать ка­мень в чужой огород, под­лав­ли­вать на слове и пр.; (3) лов­­кие движения, сопровождающееся разнообразными манипуляциями: жон­­­гли­­ровать фактами “лов­ко, но произвольно обращаться”, переворачивать фак­­­ты с ног на го­ло­ву, из­вра­тить фак­ты/ смысл/ истину, подтасовать (карты vs. факты), позволяющими ис­ка­зить (ут­ри­ровать) или утаить истинные размеры яв­ле­ния, в частности, пре­у­мень­шить (хо­ро­шее) или пре­у­ве­личить (пло­­хое, на­при­мер, чтобы за­пу­гать или запутать):ума­­лить/ при­ни­зить до­сто­ин­с­тва (про­из­ве­де­ния), намеренно запу­ты­вать (вопрос); де­лать из мухи слона и др.; (4) движение (дей­ст­вия в про­с­т­ранстве) “по кривой” (ср.кривить душой, кри­во­толки, исказить смысл слов, ввес­ти в за­­б­луж­де­ние (ср. заблудиться), уклониться от прямого ответа, ходить вокруг да око­ло, вы­ве­дать околь­ным путем), ловко об­хо­дящее препятствия­-не­при­ят­ности и скрывающее свою ис­тин­ную цель, ср. ла­­ви­ро­вать, маневрировать, юлить, за­­пираться, найти лазейку, вывернуться;(5) со­­зда­ние ис­кус­ственных преград и разного рода помех: для отвода глаз, на­пу­с­­тить туману, пус­кать дым/ пыль в глаза, мутить воду, устраивать подвохи, пле­­сти интриги, пе­­рей­ти дорогу, под­­ста­вить ножку, катить бочку, копать дру­гому яму, вставлять пал­ки в ко­ле­са, смешать кар­ты, вбить клин, насолить и др.; (6) манипулирование с цветом и светом, ср. при­украсить vs. рас­­ска­зы­вать без прикрас, сгустить краски, чернить, пач­кать ч.-л. доброе имя, облить грязью, сме­­шать с грязью/ втоптать в грязь, не­чис­тая игра, нечист на руку; тем­нить, теневая экономика.

 

Анализ роли зрительного восприятия в жизни, ментальной сфере и в языке показывает, что вос­приятие нельзя считать “наиболее автономным” из всех си­с­тем человека (ср. [Ап­ресян 1995, 47]), скорее, наоборот. При этом воспринимать, ощущать, ви­деть и т.п. имплицируют ‘осознавать/ понимать/ различать’ и пр.

 

Замечание. Как известно, проблема моделирования зрительного восприятия в системах ИИ по­лучила название “Распознавание образов”, а ее решение столкнулось с громадными труд­нос­тя­ми, вызванными тем, что самая простая для человека операция – увидеть и тут же распознать (иден­тифицировать) предъявляемый предмет, часто даже не осознавая это, – оказывается пре­дельно сложной при ее экспликации и формализации.

 

Что касается взаимодействия эмоциональных и ментальных состояний, то оно вскрывается в многочисленных семантических и лексикографических иссле­до­­­ва­ни­ях, посвященных толкованию предикатов и имен эмоций (см. [Апресян В.Ю., Апресян Ю.Д. 1993] с последующей библиографией). Ср. толкование слова страх, в котором выделены ментальные компоненты: Страх Х-а перед Y-ом (Он ис­пытывал страх перед будущим) = ‘неприятное чувство, вызванное у Х-а Y-ом; та­кое чувство бывает, когда кто-то воспринимает или представляет нечто, что он оценивает или ощущает как очень опасное для себя…’ [Апресян 1995а, 463]. В связи с этим можно выдвинуть гипотезу о том, что данная ситуация “об­ра­ти­ма”: не только эмоциональные состояния подразумевают и включают ментальные про­цессы и состояния, но и наоборот, ментальные процессы, состояния и дей­с­т­вия чаще всего сопровождаются определенными эмоциональными состояниями. Так, строя планы, человек надеется, что они осуществимы; вспоминая некоторое со­­бытие из прошлого, человек заново переживает те ощу­ще­ния, которые он тог­да испытывал и пр. Тот факт, что в норме человек не может не пребывать одно­вре­менно и в некотором эмоциональном, и ментальном со­сто­я­нии, подтвер­ж­да­ет­ся целым рядом языковых фактов, в частности, тем, что в про­цессе распоз­на­ва­ния, идентификации, номинации и характеризации неко­то­ро­го явления и события человек одновременно его квалифицирует, оценивает, фор­мирует и выражает к нему отношение, ср. элементарные примеры типа разведчик vs. шпион, пособник vs. сподвижник, военное присутствие vs. агрессия и пр.

Аналогично и относительно глаголов речи, которые, как известно, явно или неявно включают в свое значение ментальные компоненты, причем чаще все­го сразу несколько (см. [Гловинская 1993]). Здесь интересно то, что, во-первых, гла­голы речи теснейшим образом связаны с лексикой, которую ус­лов­но можно на­звать “социальной”, ср. командовать, приказывать, помиловать и мн. др. Во-вто­рых, и та, и другая не просто включают в свой состав несколько мен­тальных ком­­по­нен­тов, но часто сочетают такие компоненты, которые в сов­ре­менной фи­ло­софской, логической и лингвистической традиции принято про­тивопоставлять. Это в первую очередь знание и мнение, которые на практике ока­зываются не­от­де­­лимыми и “неразличимыми”, точнее, их разграничение как бы становится в оп­ре­­де­ленной степени нерелевантным: и то, и другое играет оди­на­кого важную роль в при­нятии решений и в поступках.

Вообще, опуская дальнейшие детали и аргументы, можно сказать, что анализ мен­таль­ной и связанной с ней лексики показывает, что ментальная сфера человека за­да­ет­ся (порожда­ет­ся, организуется, упорядочивается) следующими противопостав­ле­­ни­я­ми: идентификация (зрительное уз­на­вание) – отношение (реакция), знание – мне­ние, факт – оценка, память – воображение, и др. При этом все они ока­зы­ва­ют­ся неотделимыми, синтетически и интегрально связанными как между собой, так и с внутренними состояниями субъекта, его намерениями и поступками, дейст­ви­я­ми и переживаниями. Из этого, возможно несколько тривиального, наблюдения вы­водится целый ряд нетривиальных следствий, релевантных как для проблем ис­кусственного интеллекта, так и когнитивной лингвистики, для которых оно вы­сту­пает связующим конструктивным звеном.

 

Литература

 

Апресян В.Ю., Апресян Ю.Д. Метафора в семантическом представлении эмоций // ВЯ, 1993, № 3.

Апресян Ю.Д. Лексическая семантика: Синонимические средства языка. М., Наука, 1974.

Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания // ВЯ, 1995, № 1.

Апресян Ю.Д. Избранные труды. М., “ЯРК”, 1995а. Т. 2: Ин­те­г­раль­ное описание языка и систем­ная лексикография.

Апресян Ю.Д. Отечественная теоретическая семантика в конце ХХ столетия // Известия РАН. СЛЯ, 1999, № 4.

Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., “ЯРК”, 1999.

Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале рус­ской грамма­ти­ки). М., “ЯРК”, 1997.

Гловинская М.Я. Семантика глаголов речи с точки зрения теории речевых актов // Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-прагматический аспект. М., Наука, 1993.

Левонтина И.Б. Целевые слова и наивная телеология. АКД., М., 1995.

Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г.Б Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных тер­ми­нов. М., 1996.

Рахилина Е.В. Когнитивная семантика: персоналии, идеи, результаты // Семи­о­ти­ка и информатика. М., 1998, вып. 36.

Рахилина Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: от сочетаемости к семан­тике. АДД, М., 1999.

Рябцева Н.К. “Донаучные” научные образы // Логический анализ языка: Проти­во­ре­чи­вость и ано­маль­ность текста. М., Наука, 1990.

Рябцева Н.К. Теория и практика перевода: Когнитивный аспект // Перевод и коммуникация. М., ИЯз РАН, 1997.

Рябцева Н.К. Контрастивная фразеология в культурном и межъязыковом аспекте // Актуальные проблемы межкультурной коммуникации. Сб. научных тру­дов. М., МГЛУ, 1999, вып. 444.

Рябцева Н.К. Научная речь, научный стиль и Словарь-справочник. Послесловие // Рябцева Н.К. Научная речь на английском языке. Новый словарь-справочник активного типа. М., 1999а.

Рябцева Н.К. Размер и количество в языковой картине мира // Логический анализ языка: Языки про­странств. М., 2000.

Сергеев В.М. Когнитивные методы в социальных исследованиях. // Язык и моде­ли­ро­ва­ние соци­аль­ного взаи­мо­дей­ствия. М., Прогресс, 1987.

Ченки А. Семантика в когнитивной лингвистике // Кибрик А.А. и др. (отв. ред.) Фун­да­ментальные направления современной американской линг­вис­ти­ки. Сб. об­зо­ров. М., МГУ, 1997.

Cienki A. 19^th and 20^th Century Theories of Case: A Comparison of Localist and Cognitive Approaches // Historiographia Linguistica, 1995, N. 22.

Crane M, Richardson A. Literary studies and cognitive science: Toward a new interdis­cip­li­na­rity // Mo­saic: A Journal for the Interdisciplinary Study of Literature; Winnipeg; Jun 1999, v. 32, N. 2.

Kirkeby O.F. Cognitive sciences // Asher (ed.). The Encyclopedia of Language and Linguistics. Per­ga­mon, 1994, v. 2.

Ungerer F., Schmid H.-J. An Introduction to Cognitive Linguistics. L., N.-Y., Longman, 1996.

 

 

 

 

* Работа выполнена при финансовой поддержке Фонда “Открытое общество” , проект Research Sup­port Scheme, грант № 462/1999.