ЯЗЫКОВАЯ ЛИЧНОСТЬ В АСПЕКТЕ ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ КОФЛИКТОЛОГИИ

 

 

К. Ф. Седов

Педагогический институт Саратовского государственного университета

SedovKF@info.sgu.ru

 

 

Ключевые слова: психолингвистика, языковая личность, дискурс,  интеракция, коммуникативный конфликт, речевое поведение, коммуникативная стратегия, коммуникативная тактика, речевой жанр.

 

Статья посвящена описанию результатов изучения актуальных проблем социальной психолингвистики. В работе исследуется психолингвстическая природа таких явлений межличностной коммуникации, как коммуникативный конфликт, речевой жанр, стратегии и тактики внутрижанровой интеракции и т. п. На основе анализа различных стратегий речевого поведения в коммуникативном конфликте автором разработана типология языковых личностей. Кроме того, в статье представлена уровневая классификация коммуникативной компетенции, построенная на основе способности языковой личности к кооперации в межличностном общении.

 

 

Логика развития отечественной психолингвистики приводит к появлению в ее недрах различных самостоятельных по своим задачам областей. В настоящее время правомерно говорить о выделении в целом пространстве этой науки общей и частных психолингвистик.

К числу наиболее интенсивно развивающихся частных психолингвистик следует отнести социальную психолингвистику. Ее возникновение связано, во-первых, с стремлением психолингвистов преодолеть «абстрактный психологизм» и обратиться к «человеку говорящему» (языковой личности) в конкретной коммуникативной ситуации, а во-вторых, с наблюдаемым в последнее десятилетие «дискурсивным переворотом» в гуманитарных науках [см.:1-3]. Общий для «разных» психолингвистик предмет – языковая личность, изучаемая в индивидуально-психологическом аспекте [см.:4], – рассматривается здесь в рамках интерактивной модели, которая позволяет в речевом поведении, речевой деятельности, речемыслительных проявлениях языкового сознания видеть отражение социально значимого взаимодействия членов социума.

Возникновение социальной психолингвистики легло на богатую традицию, существующую в отечественной гуманитарной науке. Прежде всего, здесь следует указать на философию языка, созданную М. М. Бахтиным. Еще в конце 20-х годов ушедшего столетия ученый писал: «говорящая личность, взятая, так сказать, изнутри, оказывается всецело продуктом социальных отношений. Не только внешнее выражение, но и внутреннее переживание ее является социальной территорией. Следовательно, и весь путь, лежащий между внутренним переживанием («выражаемым») и его внешней объективацией («высказыванием»), – весь пролегает по социальной территории. Когда же переживание актуализируется в законченном высказывании, его социальная ориентированность осложняется установкой на ближайшую социальную ситуацию говорения и, прежде всего, на конкретных собеседников. <…> Вне объективации, вне воплощения в определенном материале (материале жеста, внутреннего слова, крика)сознание – фикция» [5].

Центральная область наблюдений социальной психолингвистики – сфера повседневной межличностной коммуникации языковых личностей. Именно здесь, в огромном речевом континууме, происходит самореализация языковой личности. Перефразируя известное высказывание Ю.Н. Караулова «за каждым текстом стоит языковая личность, владеющая системой языка» [6], можно сказать, что за каждой языковой личностью стоит множество производимых ею текстов (дискурсов). Одной из наиболее важных задач, стоящих перед социальной психолингвистикой, становится создание типологии языковых личностей, построенной на основе выявленных отличий в речевом мышлении, особенностях речевого поведения и т. п.

Нужно сказать, что homo loquens по-разному раскрывается в разных видах и ситуациях речи. Больше всего индивидуальные особенности речевого портрета личности проясняют экзистенциональные сферы коммуникативного континуума, т. е. Речевые ситуации, несущие в себе элементы психологического напряжения. К числу ситуаций такого рода относится коммуникативный конфликт – речевое столкновение, которое основано на агрессии, выраженной языковыми средствами. Область социальной психолингвистики, которая призвана гармонизировать процесс коммуникативного взаимодействия людей, получила название – психолингвистической конфликтологии. О природе конфликтов много и достаточно интересно писали психологи [7-8]. В работах зарубежных и отечественных исследователей показаны причины конфликтов, даны рекомендации по их предотвращению и выходу из конфликтной ситуации. Языковеды делают лишь первые шаги в освоении этого не совсем привычного для них объекта изучения [9-10].

В основе коммуникативного конфликта обычно лежит стремление одного (или обоих) участников общения снять психологическое напряжение за счет собеседника. Такого рода разрядке (выпусканию паров) предшествует чувство фрустрации – психологический дискомфорт, возникающий при невозможности добиться какой-либо цели. В межличностном взаимодействии фрустрация возникает в том случае, когда (по мнению одной из конфликтующих сторон) коммуникативный партнер нарушает нормы (правила) поведения. Причиной социально-психологических конфликтов может быть и опоздание на работу, и не вовремя сданный отчет, и не приготовленный обед, и не вымытая посуда, и супружеская измена и т. д.

Обширный материал повседневного общения, проанализированный и обобщенный нами в серии работ [см.:11-12], позволил выявить и описать разные типы (стратегии) речевого поведения языковых личностей в коммуникативном конфликте. Отличия, как правило, определяются индивидуально-личностными характеристиками говорящих, обусловленными их темпераментом, воспитанием и т. п. Разнообразие языковых форм, употребляемых в состоянии конфликта, можно свести к трем типам речевых стратегий: инвективному, куртуазному, рационально-эвристическому. В качестве единого принципа типологии здесь используется особенность аффективного поведения, которую использует языковая личность для снятия фрустрации. Охарактеризуем каждый.

1. Инвективная стратегия конфликтного поведения демонстрирует пониженную знаковость: коммуникативные проявления здесь выступают отражением эмоционально-биологических реакций и выливаются в аффективную разрядку в форме брани, ругани (инвективы).
2. Куртуазная стратегия, наоборот, отличается повышенной семиотичностью речевого поведения, обусловленного тяготением говорящего к этикетным формам социального взаимодействия. В качестве крайней формы аффекта в этом случае предпочтение отдается плачу.
3. Рационально-эвристическая стратегия речевого поведения в ситуации конфликта опирается на рассудочность, здравомыслие. Этот тип разрядки тяготеет к смеху, как аффективной реакции. Негативные эмоции в этом случае выражаются косвенным, непрямым образом.

В соответствии с тяготением разных носителей языка к той или иной речевой стратегии можно говорить о инвективной, куртуазной и рационально-эвристической языковых личностях.

Еще раз подчеркнем, что коммуникативный конфликт несет в себе реализацию эмоциональной разрядки, снятия напряжения. Эффект такого «выпускания паров» сходен с тем, что древние греки называли термином катарсис – психологическое очищение, приносящее облегчение. Разные языковые личности стремятся к различному вербальному катарсису. Так инвективная языковая личность разряжается при помощи прямой вербальной агрессии, куртуазная демонстрирует эмоцию обиды, рационально-эвристическая использует смеховой катарсис, представленный в виде иронии.

Речевая стратегия выбирается говорящим бессознательно. Конфликтное поведение как лакмусовая бумажка проявляет своеобразие языковой личности. Отмеченные черты поведения в ситуации эмоционального стресса обнаруживают себя и других сферах речевого существования человека: в деловой, педагогической и др. Достаточно вспомнить школьных учителей, с которыми каждый из нас имел дело в своем детстве. В состоянии стресса одни из них принимали позу обиженных, другие – предпочитали переходить на крик, третьи же разряжались при помощи иронических насмешек.

Бытовой конфликт, как правило, возникает в результате недовольства одного из участников социального взаимодействия поведением другого. В некоторых случаях такое недовольство становится следствием коммуникативного недоразумения, в основе которого лежит разница в речевых стратегиях участников общения. Приведем несколько примеров из записей живой разговорной речи.

1. Муж (что-то раздраженно ищет). – Черт возьми! Куда в этом доме все девается!

Жена. – Не смей/ со мной разговаривать в таком хамском тоне!

2. Жена (входя в квартиру). – Я сейчас ехала/ в какой-то душегубке! Это кошмар/ что в транспорте творится!

Муж (иронически) – Ужас! Всемирная катастрофа!

Жена. – Я не понимаю/ чему ты радуешься// Твоей жене чуть руку не сломали/ а ты все ерничаешь!

3. Жена. Ой/ что-то я сегодня себя так плохо чувствую//...

Муж (иронически). – Бедняга// Ложись и сделай бай-бай//

Жена. – Скотина! Это ты целыми днями дрыхнешь/ а я на всю семью вкалываю!

Все три диалога демонстрируют конфликт на основе различия в типах языковых личностей. В первой ситуации муж принадлежит к инвективному типу, жена – к куртуазному; во второй – куртуазная жена выражает недовольство рационально-эвристическим стилем общения мужа; в третьем примере конфликт намечается вследствие несоответствия: жена – инвективный тип, муж – рационально-эвристический.

Наблюдения за разными языковыми личностями позволяет говорить о разной степени их конфликности. Среди своих знакомых мы можем выделить и людей, для которых конфликт – естественная форма межличностной коммуникации, и собеседников, общение с которыми никогда не переходит в конфронтацию.

Способность к кооперации в межличностном взаимодействии можно считать одним из критериев для выделения уровней коммуникативной компетенции языковых личностей. В качестве единого основания здесь выступает тип доминирующей установки по отношению к другому участнику общения. На этой основе мы выделяем три уровня коммуникативной компетенции: конфликтный, центрированный и кооперативный. Каждая из намеченных разновидностей включает в себя по два подтипа.

Речевое поведение языковых личностей в рамках того или иного уровня коммуникативной компетенции может отличаться. Разница в языковых формах выражения иллокуции определяется особенностями индивидуального стиля участников коммуникации. Собранный материал показал, что разные уровни коммуникативной компетенции, выделяемые на основе гармонизации / дисгармонизации речевой интеракции, дают разные возможности для дифференциации языковых форм построения дискурса. Перейдем к детальному описанию каждой из выделяемых разновидностей речевого поведения. Напомним, что в качестве основного критерия типологии выступает характер установки говорящего на коммуникативного партнера.

Конфликтный тип демонстрирует установку против партнера по коммуникации. Подобная интеракция отражает стремление одного из участников общения самоутвердиться за счет собеседника. Главная отличительная особенность дискурса такого типа – наличие в нем так называемых конфликтогенов (В. П. Шеин), провоцирующих собеседника к столкновению. Указанный тип представлен двумя разновидностями: конфликтно-агрессивным и конфликтно-манипуляторским.

Конфликтно-агрессивный подтип характеризуется тем, что один из участников (или оба) демонстрируют по отношению к коммуникативному партнеру негативную иллокуцию (агрессию), которая вызвана стремлением видеть в его поведении враждебную или конкурирующую интенцию. Агрессор – ущербная в социально-психологическом отношении личность. Для того, чтобы добиться ощущения социальной полноценности, коммуникант такого рода должен доставить собеседнику моральный дискомфорт («сказать гадость»). Крайней формой вербальной агрессии становится коммуникативный садизм, когда партнер по общению становится объектом словесного издевательства. В зависимости от индивидуальных особенностей речевого портрета участников общения агрессия может проявляться в разных формах. Наблюдения показывают, что инвективная, куртуазная и рационально-эвристическая речевая агрессия по языковым способам реализации различаются довольно отчетливо. Наиболее явно конфликтность подобного типа выражается в том случае, когда сталкиваются две инвективные языковые личности. В качестве примера приведем короткий диалог в общественном транспорте.

(Полная женщина преклонный лет, проталкиваясь к выходу) – Да ты дашь мне/ выйти что ли/ дура!

(Женщина лет сорока) – Че ты разоралась/ лошадь старая!

Вербальная агрессия не всегда имеет форму прямого оскорбления. Гораздо чаще она обретает вид неявно выраженной иллокуции, намека. В обыденном общении такое проявление негативной интенции реализуется в жанровом образовании, которое мы назвали термином «колкость». Она может найти выражение в форме так называемого коммуникативного саботажа, когда на поставленный вопрос отвечают вопросом.

(Студентка, заглядывая на кафедру) – Извините/ а N [фамилия преподавателя] сегодня будет?

– Не N/ а Н.М. [имя и отчество]// Вы что/ не знаете/ что к преподавателю нужно обращаться по имени и отчеству?

Если в первом примере в качестве конфликтогена выступает прямое оскорбление, то во втором – намек, снижение собеседницы косвенными средствами. Для рационально-эвристической личности такой провоцирующей зацепкой может служить вводное словосочетание, создающее нежелательную (оскорбительную) для собеседника пресуппозицию.

– Ты помнишь/ какой день был вчера?

– Какой?

– Ты как всегда/ забыл/ что у твоего сына день рождения//

Конфликтно-манипуляторский подтип речевого поведения ориентирован на коммуникацию, в ходе которой один из участников общения в своем собеседнике прежде всего видит объект манипуляции. Здесь мы также сталкиваемся с психологической ущербностью, которая преодолевается за счет коммуникативного партнера. Манипулятор самоутверждается, ставя собеседника в конкретной ситуации общения на нижнюю по сравнению с собой статусную позицию. Он не испытывает уважения к адресату своего высказывания, считая его по интеллектуальным и этическим качествам существом, менее развитым. Доминирующая иллокутивная установка в речевом поведении подобной языковой личности – навязывание своего мнения и вообще преувеличение авторитетности своего жизненного опыта (Я считаю...; Ты должен(а)...; Я бы на твоем месте... и т. п.). В ходе общения манипулятор проявляется в поучениях, советах, диктате, а кроме того, в манере, задав вопрос, не дослушать ответ на него или же самому дать ответ, в бесцеремонной смене темы путем перебива собеседника.

Дискурс, отражающий конфликтно-манипуляторское общение, также довольно отчетливо дифференцируется в зависимости от принадлежности манипулятора к инвективному, рационально-эвристическому или куртуазному типам языковой личности.

(Инвективный) – Не знаю/ что мне с К. [мужем] делать? Целыми днями лежит/ и видак смотрит//

– Дура ты была/ когда за него замуж выходила! Я считаю/ гони ты его в шею! Чем такого/ лучше никакого//

(Куртуазный) (Мужу) – Ты меня конечно/ извини// Я конечно/ не могу тебя заставить// Но по-моему/ ты в этой куртке/ похож на бомжа// Надевай что хочешь/ это твое право// Но мне с тобой будет/ просто стыдно идти//

(Рационально-эвристический) (Муж, обращаясь к жене, которая разговаривает по телефону) – Ты надолго?

Жена – Не мешай/ я по делу//

Муж – Я так понимаю/ ужинать мы сегодня/ не будем...

Как в дискурсе, содержащем агрессивные интенции, так и в речевом поведении конфликтного манипулятора присутствуют конфликтогены, назначение которых – снизить, унизить коммуникативного партнера.

Центрированный тип речевого поведения характеризуется наличием у одного из участников (или у обоих) установки на себя при игнорировании партнера коммуникации. Наши наблюдения позволяют нам выделить две разновидности дискурса такого типа: активно-центрированный и пассивно-центрированный.

Активно-центрированный подтип иногда по своим речевым проявлениям напоминает конфликтно-манипуляторский дискурс: в нем тоже присутствуют перебивы собеседника, произвольные изменения темы разговора и т.д. Однако здесь необходимо констатировать разницу в иллокутивных силах: если конфликтный манипулятор, навязывая свою точку зрения коммуникативному партнеру, не испытывает к нему уважения, то активный эгоцентрик просто не способен встать на точку зрения другого участника общения. Активный эгоцентрик строит свое общение так, как ребенок, играющий в мяч со стеной: задает вопрос и сам на него отвечает, определяет тему разговора и сам ее развивает, не давая партнеру по коммуникации вставить слово, высказать свое суждение. Субъективно он испытывает иллюзию полноценной коммуникации и, как правило, получает от общения удовольствие, не замечая дискомфорта, который испытывает собеседник, что иногда чревато коммуникативными неудачами и (даже) конфликтами.

Разговор в кинозале, на киноклубном просмотре.

– N/ давай поговорим//

– О чем?

– Давай о «Молохе» поговорим [фильм А. Сокурова]// Ты как понял?

– Понимаешь...

(Говорит одновременно с репликой собеседника, перебивая) – Я так понял/ он сам одинокий// Он жертва одиночества// Экзистенциальные дела/ такие//

– Ну ты понимаешь// Сложно рационализировать/ то/ что Сокуров имел в виду// Там скорее атмосфера...

(Глядя в пространство с отсутствующим выражением и явно не слушая) – Ясно// Ясно// А ты сейчас/ что читаешь? (не дожидаясь ответа)Я Фуко купил// Как тебе Фуко? (не дожидаясь ответа) Мне нравится//...

Собранный нами материал показывает, что центрированное речевое поведение слабо дифференцируется по стратегическим предпочтениям участников интеракции. Иными словами, в центрированной коммуникации говорящие обычно ведут себя примерно одинаково.

Пассивно-центрированная разновидность общения характеризуется уходом одного из коммуникативных партнеров в себя. Такой пассивный эгоцентрик обычно выглядит безобидным рассеянным (иногда – забитым) «ежиком в тумане». Он с трудом способен выйти за пределы собственного внутреннего мира. Такая особенность речевого поведения, как правило, становится результатом работы психологических защитных механизмов, которые обычно отражают какие-то особенности раннего социогенеза индивида. Обычно речевое поведение такой языковой личности содержит несоответствие выбранных говорящим тактик ситуации общения и интенции собеседника, что свидетельствует о низком прагматическом потенциале дискурса, неумении говорящего переключиться на точку зрения слушателя. Это же выражается в упоминании имен, неизвестных собеседнику, как известных; в принципиально банальных реакциях на информацию, касающуюся коммуникативного партнера; в неадекватных реакциях (репликах невпопад); в переведении разговора на темы, которые касаются только говорящего, и полном отсутствии интереса к темам, интересующим слушателя и т.п. Речевое общение пассивного эгоцентрика наполнено коммуникативными неудачами и недоразумениями, факт возникновения которых часто им не замечается.

(Преподаватели, сидя на кафедре, наблюдая, как N перебирает на своем столе бумажки)  – Интересно/ долго она копошиться будет?

– Да/ между прочим/ звонок уже был//

– Смотри-ка/ она даже не слышит//

(N, спустя некоторое время) – Эт вы че/ про меня говорите?

Наши наблюдения показывают, что довольно успешно (по крайней мере – неконфликтно) проходит общение активного и пассивного эгоцентриков, в рамках которого первый выговаривается, не обращая внимание на то, слушает его собеседник или нет, а второй – просто присутствует при общении, не особо вникая в суть разговора.

В еще большей мере, чем дискурс активно-центрированный, пассивно-центрированное речевое поведение не дифференцируется по особенностям индивидуального стиля говорящих.

Кооперативный тип речевого поведения отличается доминирующей установкой в общении на партнера коммуникации. Здесь мы тоже выделяем подтипы: кооперативно-конформный и кооперативно-актуализаторский.

Кооперативно-конформная разновидность дискурса характеризуется тем, что один из участников общения демонстрирует согласие с точкой зрения собеседника, даже если он не вполне разделяет эту точку зрения. В этом случае установка на партнера как бы подавляет его собственную интенцию, что, как правило, выступает следствием боязни конфликта, конфронтации. Такая настроенность проявляется в демонстрации интереса к другому участнику коммуникации в виде уточняющих вопросов, поддакивания, проявлении сочувствия, утешения, комплимента и т.д. В реальном общении обычно это выглядит как имитация (в той или иной степени убедительности) настроенности на коммуникативного партнера. Иногда уступки в построении интеракции, которые делает конформист, воспринимаются его коммуникативными партнерами (особенно, если они в данной интеракции по характеру согласованности своей речевой деятельности с установками собеседника находятся на ином уровне коммуникативной компетенции) как неискренность и, даже, хитрость.

Рассмотрение конкретного речевого материала показывает, что кооперативно-конформное речевое поведение так же, как поведение конфликтное, способно различаться. Однако очень важно отметить, что основным принципом дифференциации выступает здесь не столько характер идиостиля говорящего, сколько особенности речевой манеры адресата. В подобном случае мы имеем дело со своего рода речевой мимикрией – стремлением подладиться под собеседника не только на уровне содержания речи, но и на уровне языкового оформления содержания. В качестве примера приведем образцы речевых реакций одной и той же языковой личности (принадлежащей к куртуазному типу).

(1) – Я не знаю/ неужели N вечно собирается/ на шее у матери сидеть?

– Не знаю/ не знаю//

– Пора/ в конце-то концов/ ей самой деньги зарабатывать!

– Да уж/ вообще-то пора...

– Хватит/ с родителей тянуть!

– Да/ конечно...

(2) – Ну как самочувствие?

– Спасибо/ хреновое...

– А что хреновое-то? Сердце болит?

Кооперативно-актуализаторский подтип речевого поведения отражает высший уровень коммуникативной компетенции человека по способности к речевой кооперации. В этом случае говорящий руководствуется основным принципом, который можно определить, как стремление поставить себя на точку зрения собеседника, взглянуть на изображаемую в речи ситуацию его глазами. Рискнем квалифицировать такой тип общения, как соответствующий основному постулату христианской морали («возлюбить ближнего как самого себя»). Принципиальным отличием поведения актуализатора от конформиста выступает двойная перспектива в общении: ориентация не только на коммуникативного партнера но и на себя. Точнее – стремление возбудить в себе неформальный интерес к собеседнику, умение настроиться на его «волну». При этом кооперативный актуализатор, уважая мнение другого участника общения, сопереживая его проблемам, вовсе необязательно должен во всем с ним соглашаться. Более того, как это ни парадоксально, в некоторых случаях поведение актуализатора может напоминать методы манипулятора и, даже, агрессора.

Анализ конкретного речевого материала показал, что дискурс, соответствующий этому уровню коммуникативной компетенции тоже довольно отчетливо дифференцируется по идиостилевым особенностям. При этом критерием такой диффренциации выступает и довольно сложное соотношение языкового своеобразия речевого поведения, как адресанта, так и адресата коммуникации. Нужно сказать, что проиллюстрировать интеракцию актуализаторского подтипа в небольшом фрагменте практически невозможно: подобная разновидность общения необыкновенно сложна по своему интонационному рисунку, по характеру смысловых отношений на уровне пресуппозиций, неявно выраженных смыслов и т. п. Приведем только один пример.

А – Слушай/ я в шоке/ мне не приходит утверждение!

Б – Ну/ ты подожди// Рано паниковать// Оно не сразу приходит// Ирка вон/ целый год ждала// А сейчас и вовсе/ в ВАКе там сейчас/ все меняется//

А – Ой/ не знаю// У меня всегда все не по-людски// Всем приходит/ а меня могут не утвердить//

Б  – Да нет// Так не бывает// Успокойся// Ты уже кандидат// Степень не ВАК/ а совет присуждает//

А – Ты думаешь?..

Б – Ну хочешь/ я позвоню в ВАК?// Я спрошу у О.Б. телефон...

Ареной, на которой происходит речевое (и в том числе – конфликтное) взаимодействие участников общения, становится коммуникативная ситуация. Как справедливо отмечал М. М. Бахтин, «всякое высказывание, как бы оно ни было значительно и закончено само по себе, является лишь моментом непрерывного речевого общения <…>. Отсюда возникает важная проблема: изучение связи конкретного взаимодействия с внесловесной ситуацией, ближайшей, а через нее и более широкой. Формы этой связи различны, а в связи с той или иной формой различные моменты ситуации получают различное значение <…>. Никогда речевое общение не сможет быть понято и объяснено вне этой связи с конкретной ситуацией» [13]. Вербально-знаковое оформление типических ситуаций социального взаимодействия людей носит название речевых жанров.

М. М. Бахтин первым поставил проблему изучения жанров речи [14]. С его легкой руки исследование этого языкового объекта привело к созданию особого перспективного направления, области антропоцентрического языкознания – жанроведения (генристики) [см.: 15-19]. Речевой жанр Бахтин считал категорией, которая позволяет связать социальную реальность с реальностью языковой. Жанры речи он называл «приводными ремнями от истории общества к истории языка» [20]. При этом жанры речи ученый считал универсальными коммуникативными единицами. «Богатство и разнообразие речевых жанров, – отмечал исследователь, – необозримо, потому что неисчерпаемы возможности разнообразной человеческой деятельности и потому что в каждой сфере человеческой деятельности вырабатывается целый репертуар речевых жанров, дифференцирующийся и растущий по мере развития и усложнения данной сферы. Особо нужно подчеркнуть крайнюю разнородность речевых жанров (устных и письменных). В самом деле, к речевым жанрам мы должны отнести и короткие реплики бытового диалога (причем разнообразие видов диалога в зависимости от его темы, ситуации, состава участников чрезвычайно велико), и бытовой рассказ, и письмо (во всех его разнообразных формах), и короткую стандартную военную команду, и развернутый и детализованный приказ, и довольно пестрый репертуар деловых документов (в большинстве случаев стандартный), и разнообразный мир публицистических выступлений (в широком смысле слова: общественные, политические); но сюда же мы должны отнести и многообразные формы научных выступлений и все литературные жанры (от поговорки до многотомного романа)» [21].

Общая теория речевых жанров не может игнорировать психолингвистическую природу внутрижанровой интеракции. В этой связи очень важно понимать, что жанры речи не являются внешними условиями коммуникации, которые говорящий / пишущий должен соблюдать в своей речевой деятельности. Жанры речи присутствуют в сознании языковой личности в виде готовых образцов (фреймов), влияющих на процесс разворачивания мысли в текст. При этом формирование дискурса уже на ранних стадиях внутреннего планирования управляется коммуникативным намерением, которое соответствует конкретной ситуации общения и предопределяет выбор жанрового сценария. Именно на этой первичной стадии формирования речи происходит настрой на ту или иную социально-коммуникативную ситуацию (болтовни или разговора по душам, комплимента или ссоры, светского общения или публичного выступления и т. д.), ту или иную модальность общения (конфликтную, центрированную, кооперативную). Именно на этом этапе у говорящего появляется – пока еще смутная – общая цель (интенция, иллокуция) высказывания.

Дискурсное мышление, обслуживающее задачи создания многообразных речевых произведений, имеет принципиально жанровый характер. Разные речевые жанры требуют от говорящего (пишущего) использования неодинаковых моделей порождения речи. Овладение навыками жанрового мышления предполагает довольно долгий путь обучения. В ходе своего социального становления языковая личность «врастает» в систему жанровых норм. В свою очередь эта система «врастает» в сознание говорящего индивида по мере его социализации, определяя уровень его коммуникативной компетенции, влияя на характер его дискурсивного мышления [см.:22].

Нами была разработана типология жанров повседневной коммуникации. Так, мы выделяем понятие речевого жанра в узком значении термина – центральную единицу классификации. Это микрообряд, который представляет собой вербальное оформление взаимодействия партнеров коммуникации, т. е. обычно это достаточно длительная интеракция, порождающая диалогическое единство или монологическое высказывание, которое содержит несколько сверхфразовых единств. К числу речевых жанров можно отнести разговор по душам, болтовню, ссору, светскую беседу, застольную беседу, анекдот, флирт и т.п. Для обозначения жанровых форм, представляющих собой одноактные высказывание мы предлагаем термин субжанр. Субжанры – минимальные единицы типологии речевых жанров и равны одному речевому акту [см.: 23].

В конкретном внутрижанровом взаимодействии они чаще всего выступают в виде тактик, основное предназначение которых – менять сюжетные повороты в развитии интеракции. Нужно особо отметить способность субжанров к мимикрии в зависимости от того, в состав какого жанра (стиля) они входят. Так, колкость в светской беседе отлична от колкости в семейной ссоре и т. п.

Логика подобной терминологической дифференциации жанровых форм подталкивает к выделению в общем пространстве жанров бытового общения макроообразований, т. е. речевых форм, которые сопровождают социально-коммуникативные ситуации, объединяющие в своем составе несколько жанров. Такие образования мы предлагаем называть гипержанрами, или гипержанровами формами. Так, например, можно выделить гипержанр «застолья», в состав которого войдут такие жанры, как тост, застольная беседа и т.п. Другая гипержанровая форма – «семейный гипержанр»; он включает в себя такие жанры, как семейная беседа, ссора и т. п. В рамках гипержанра «дружеское общение» можно выделить такие жанры, как болтовня и разговор по душам и т. д.

При том, что жанр предписывает языковым личностям определенные нормы коммуникативного взаимодействия, каждое такое жанровое действие уникально по своим свойствам. Вариативность в выборе речевых средств выражения внутри жанра предопределяется стратегиями и тактиками речевого поведения, о которых мы уже вели речь. Выше мы уже давали определение понятию внутрижанровой тактики.

Стратегии внутрижанрового поведения определяют общую тональность внутрижанрового общения. В целом они соответствуют описанным выше стратегиям речевого поведения языковых личностей в коммуникативном конфликте. Они зависят от индивидуальных особенностей языковых личностей, вступающих в общение и влияют на тактические предпочтения говорящего. Очень важно понимать то, что во внутрижанровом речевом взаимодействии структура высказывания зависит не только от того, к какому типу языковой личности принадлежит субъект речи, но и к кому обращено высказывание, т. е. к какому типу языковой личности принадлежит адресат. Причем в разных жанрах роль автора и роль адресата неодинаковы. Так, например, в жанре ссоры влияние языковых особенностей адресата – минимально.

Описанные нами типы речевого поведения соответствуют разным жанры повседневного общения: так конфликтное общение в большей мере соответствует жанру ссоры, выяснения отношений, центрированное – чаще присутствует в легкомысленной болтовне, кооперативное (особенно – кооперативно-актуализаторское) отвечает природе жанра разговора по душам и т. п.

Разновидности дискурсов, отражающие разную способность личности к кооперации в речевом поведении, могут с успехом использоваться для типологии языковых личностей. Однако по указанным выше причинам однозначно квалифицировать ту или иную языковую личность на основе представленных параметров трудно. Для адекватного разделения носителей языка по уровню коммуникативной компетенции мы предлагаем ввести понятие «личностный комплекс», включающий в себя набор признаков по степени убывания: доминанту, субдоминанту и субстрат. В рамках такого деления может быть выделено значительное число типологических разновидностей, например: личность с актуализаторской доминантой, конфликтной субдоминантой и активно-центрированным субстратом; конфликтной доминантой, актуализаторской субдоминантой и манипуляторским субстратом и т.п. Число подтипов в этом случае увеличивается в геометрической прогрессии и достигает 6³. Иерархия выделяемых типов будет располагаться между двумя полюсами, верхний из которых следует обозначить как актуализатор в доминанте, субдоминанте и субстрате. Такая языковая личность характеризуется чертами, которые обычно фиксируют у канонизированных святых. На нижнем полюсе иерархии будет находиться «бесовская личность» с наличием агрессивного начала во всех трех позициях. Между этими крайними характеристиками располагаются обычные представители этноса, носители языка, с их коммуникативными достоинствами и недостатками.

Возникает вопрос о том, как следует выделять доминирующий речевом поведении языковой личности тип. Ответ на него, на наш взгляд, следует искать в обращении к сфере повседневной коммуникации, которую М.М. Бахтин называл областью «житейской, или жизненной, идеологии». Это нижний уровень разговорного общения, к которому относятся нериторические (помимовольные) речевые жанры. Прежде всего, необходимо обратить внимание на жанровые предпочтения языковой личности. Так, конфликтные агрессоры будут отдавать явное предпочтение жанрам, в основе которых лежит столкновение участников коммуникации – ссоре, скандалу, выяснению отношений и т. п.; конфликтные манипуляторы с большей охотой используют в своем дискурсе жанры выговора, нравоучения и т. п. Частотность обращения той или иной личности к жанровому пространству конфликтного или иного общения, степень владения теми или иными жанрами помимовольной коммуникации позволяют выделить доминанту речевого поведения homoloquens.

Другим признаком, квалифицирующим языковую личность по способности к коммуникативной кооперации выступает характер ее речевого поведения в нейтральном нериторическом общении. Интерактивным пространством такого рода можно считать гипержанр дружеского общения, в рамках которого наиболее показателен речевой жанр болтовни. В одной из своих работ мы достаточно подробно рассматривали это жанровое образование [24]. Социально-психологический фон, на котором протекает болтовня, настраивает говорящих на легкое, поверхностное, скользящее по ассоциативному принципу дискурсивное поведение. Правила игры, которыми руководствуются коммуниканты, владеющие этим жанром, заключаются в том, чтобы не углубляться в намечаемые темы, а легко коснувшись их, перескакивать на другие. Это связано с глобальными неосознанными коммуникативными намерениями, общей иллокутивной модальностью говорящих: разговор идет не только ради получения информации, но ради утверждения социальной полноценности, получения психологических поглаживаний иногда от, иногда за счет собеседника. Болтовня – это коммуникация, где, пользуясь широко известной формулой Л. С. Выготского, «мысль не выражается в слове, но совершается в слове» [25]. Иными словами, конкретные темы и мотивы участников общения не вполне ими осознаваемы. Процесс порождения речи реализуется таким образом, что все намеченные в психолингвистике этапы формирования высказывания здесь присутствуют симультанно. Основной принцип тематического движения определяется принципиальной незаданностью общения. Темы меняют одна другую по ассоциативному принципу. При этом говорящий не вполне знает, что он будет говорить в следующую минуту. Такое помимовольное общение как нельзя лучше обнажает латентные процессы дискурсивного мышления. Оно позволяет выявить черты речевого портрета языковой личности, обнаружить индивидуальные особенности ее дискурсивного мышления.

Характер языковой личности по способности к коммуникативной кооперации проявляется в выборе речевых тактик, реализующих сюжетное развитие интеракции болтовни. Именно тактические предпочтения становятся выражением уровня коммуникативной компетенции языковой личности по её способности к согласованности во внутрижанровой коммуникации. Так, в рамках болтовни конфликтный агрессор будет проявлять себя в тактиках инвективы, насмешки, упрека, колкости, обвинения и т. д.; конфликтный манипулятор – в выговорах, приказах, просьбах, наставлениях, поучениях, советах и т. п.; активный эгоцентрик обнаружит тенденцию навязывания собственных тактик в виде к перебивов, вопросов, на которые сам же дает ответы и т.п.; пассивный эгоцентрик в общении будет демонстрировать полное несоответствие избираемых тактик общему тематическому развитию интеракции; кооперативный конформист проявит тяготение к поддакиванию, переспросам, утешениям, комплиментам, выражению сочувствия и т.д.; кооперативный актуализатор будет использовать тактики, которые демонстрируют неформальный интерес к темам, интересующим собеседника, и готовность активно и действенно помочь ему и т. п.

Обращение к тактическим предпочтениям говорящего в рамках коммуникативного жанра болтовни дает более тонкие критерии для квалификации его языковой личности: оно позволяет выявить особенность субдоминанты в тематическом комплексе, характеризующем человека по способности к коммуникативной кооперации.

Представленные выше размышления, разумеется, не исчерпывают многообразия проблем лингвистической конфликтологии. Они намечают лишь некоторые принципы классификации речи по характеру гармоничного / дисгармоничного речевого поведения, которые нуждаются в дополнении и конкретизации. Однако уже в обрисованном виде, по нашему мнению, намеченные типологии могут найти свое отражение как в общей теории коммуникации, так и в практике создания оптимальной модели коммуникативного взаимодействия членов социума, будь то практическая риторика, рецептурная лингвистика или разработка программ искусственного интеллекта.

 

 

Литература

 

1. Макаров М.Л. Интерпретативный анализ дискурса в малой группе / Тверск. гос. ун-т. Тверь, 1998. 200 с.
2. Harre R. Discursive psychology // Rethinking Psychology. London, 1995. P.143-159.
3. Flick U. Social representations // Rethinking Psychology. London, 1995. P.70-96.
4. Горелов И.Н., Седов К.Ф. Основы психолингвистики. М.: Лабиринт, 2001. С.3-8.
5. Бахтин М.М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М.: Лабиринт, 2000. С.424
6. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.: Наука, 1987. С.27.
7. Берн Э. Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений; Люди, которые играют в игры. Психология человеческой судьбы. М.-СПб.: Университетская книга, 1997. 399 с.
8. Шейнов В.П. Конфликты в нашей жизни // Прикладная конфликтология. Минск: Харвест, 1999. С.6-51.
9. Ермакова О.Н., Земская Е.А. К построению типологии коммуникативных неудач (на материале естественного русского диалога) // Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-прагматический аспект. М., 1993. С.36-64.
10. Жельвис В.И. Поле брани. Сквернословие как социальная проблема. М.: Ладомир, 1997. 330 с.
11. Седов К.Ф. Типы языковых личностей и стратегии речевого поведения (о риторике бытового конфликта) // Вопросы стилистики. Язык и человек. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1996. Вып.26. С.8-14.
12. Седов К.Ф. Становление дискурсивного мышления языковой личности: Психо- и социолингвистический аспекты. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1999. 180 с.
13. Бахтин М.М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М.: Лабиринт, 2000. С. 430.
14. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Собрание сочинений в семи томах. – М.: Русские словари, 1996. Т.5. С.159-206.
15. Дементьев В.В. Непрямая коммуникация и ее жанры. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2000. 248 с.
16. Дементьев В.В., Седов К.Ф. Теория речевых жанров: социопрагматический аспект // Stylistyka 8. Opole, 1999. S.53-87.
17. Жанры речи. Саратов: Колледж, 1997. Вып.1. 212 с.
18. Жанры речи. Саратов: Колледж, 1999. Вып.2. 287 с.
19. Седов К.Ф. Анатомия жанров бытового общения // Вопросы стилистики: Человек и текст. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1998. Вып.27. С.9-20.
20. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Собрание сочинений в семи томах. М.: Русские словари, 1996. Т.5. С.165.
21. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров… С.159-160.
22. Седов К.Ф. Жанры общения в речевом онтогенезе // Ребенок как партнер в диалоге. СПб.: Союз, 2001. С.189-200.
23. Горелов И.Н., Седов К.Ф. Основы психолингвистики. М.: Лабиринт, 2001. С.161-176.
24. Седов К.Ф. О жанровой природе дискурсивного мышления языковой личности // Жанры речи. – Саратов: Колледж, 1999. Вып.2. С.13-26.
25. Выготский Л.С.. Мышление и речь. М.: Лабиринт, 1996. С.306.

 

 

Language Identity from the Point of View of Psycholinguistics Conflictology

K. F. Sedov

 

 

Key words: psycholinguistics, language identity, discourse, interaction, communicative conflict, speech conduct, communicative strategy, communicative tactics, speech genre.

 

The article describes the results of actual social psycholinguistics problem research. Psycholinguistics nature of such interactive communication phenomena as communicative conflict,  speech genre, genre interaction strategy and tactics is studied. The typology of language identities is worked out by the author on the base of different speech conduct in communicative conflict strategies analysis. Level communicative competence classification is created on the base of language identity ability to cooperation in interactive communication.