РУССКИЕ ОБРАЩЕНИЯ: СЛОВАРНАЯ
ИНФОРМАЦИЯ И ВОКАТИВНЫЕ КОНСТРУКЦИИ[1]
Russian vocatives: lexicon and constructions
Янко Т.Е. (tanya_yanko@list.ru)
Рассматриваются предпочтения и
запреты, связанные с формированием обращений. Выделяются лексические единицы и
словоформы с близкой семантикой, но различным вокативным потенциалом. Анализируются
специальные вокативные конструкции русского языка.
В работах Э.
Щеглова и А. Цвикки показано, что английские слова с близкими значениями doctor ‘доктор’ и physician ‘врач’ в роли
обращений ведут себя по-разному. Doctor! – это «хорошее» обращение, а Physician! – «плохое» [Schegloff 1968; 1972; Zwicky 1974]. Это наблюдение полностью приложимо и к русским словам доктор и врач. Мы говорим Доктор, я
буду жить?, но не ?Врач, я
буду жить?. Совершенно аналогично, слова водитель, шофер и таксист в обращении к человеку, сидящему
за рулем, обнаруживают различный вокативный потенциал. Водитель! – это «хорошее» обращение, а Шофер! и Таксист! –
«плохие»: Водитель! Откройте заднюю дверь! vs. ?Шофер! Остановите у светофора!.
Если
в аудитории более одного слушающего, мы обращаемся к ней со словами Друзья!, Коллеги!, Ребята!, Девочки!, Мальчишки!, Господа!, Офицеры!, но не ?Гости!, ?Соседи!, ?Родственники!, ?Студенты!?. Однако чем друзья лучше
родственников, а коллеги – соседей?
Почему
слова, значение которых специально обозначает слушающего, то есть того, к кому
мы обращаемся, например радиослушатель
или телезритель, оказываются
«плохими» обращениями? Дикторы радио и телевидения никогда не говорят ?Радиослушатели!, а только Дорогие радислушатели! или Уважаемые телезрители!. От слов радиослушатели, гости, соседи, телезрители и других форма обращения
обычно образуется с помощью прилагательных дорогой
и уважаемый, даже если слушающий не
всегда действительно дорог говорящему. Нам говорят Уважаемые абоненты радиотрансляционной сети!, Дорогие гости!, Уважаемые
пассажиры!, а формы Телезрители!,
Зрители! и Гости! как обращения не используются. Таким образом, обращения как
иллокутивный акт вызывают много вопросов. Данная статья посвящена некоторым
словарным свойствам слов в связи с их способностью использоваться в функции
обращений, а также способам получения «хороших» обращений из «плохих» и анализу
специализированных вокативных конструкций русского языка.
1.
Информация о вокативном
потенциале слова в словаре
Способность использоваться в качестве обращений – это
словарное свойство слов. Отчасти это свойство может быть объяснено социолингвистическими
традициями использования слов доктор,
врач, таксист, водитель, гость, друг, сосед, офицер, зритель, пассажир и
других. Анонимный рецензент настоящей работы обратил наше внимание на то, что
способность слов использоваться в роли обращений может быть связана с
категорией вежливости, которая выражается в большинстве языков, но наиболее
разработана в языках Юго-Восточной Азии. Категория вежливости влияет на
использование слов не только в качестве обращений, но и на именования людей в
их присутствии. Соответственно, лексические единицы делятся на «вежливые» и
«невежливые». Русское слово шофер и
подобные ему в русском и в других языках не используются в качестве обращений и
описаний присутствующих при акте речи. Заметим, однако, что некоторые слова,
например студенты, ученики, зрители и другие, могут использоваться в качестве описаний, и не
только заглазных, но не в качестве обращений. Можно предположить, что
существуют градации вежливости, которые ранжируют ситуации, связанные с
использованием имен. Кроме того, имеются не только социолингвистические, но
собственно семантические признаки «хороших» обращений. Один из шагов в анализе
семантики слов, которые используются как обращения, будет сделан ниже в разделе
2.2. Там рассматриваются именования слушающего не по его постоянному или
долговременному признаку, который выражен, скажем, существительным таксист, а по его актуальной роли в
ситуации, ср.: истец, дежурный, старший, встречающие мистера
Питкина из Нью-Йорка. Имена из второго класса имеют больший вокативный
потенциал, чем имена из первого класса. Однако это не решает задачи
классификации слов, потому что многие слова могут выражать как постоянный
признак, так и актуальный. Так, командующий
концептуализуется как выражение актуального признака, а командир и главнокомандующий
могут выражать и постоянный (виртуальный) признак, и актуальный. Кроме того,
некоторые имена, которые с семантической точки зрения выражают, казалось бы,
актуальный признак, например радиослушатели
или телезрители, получают в языке
своего рода «виртуальную» концептуализацию, т.е. понимаются как постоянные
признаки или индифферентны по этому параметру. Далее, слова могут начать в
узусе свою собственную социолингвистическую жизнь, которая смещает
семантические акценты, имеющиеся в толковании. Так, обозначения высокого места
в социальной иерархии вследствие того, что говорящий по политесным соображениям
склонен позиционировать слушающего как старшего, могут пополнить класс
этикетных обращений, ср. такие имена, как господин,
батюшка, государь, шеф, начальник, командир. Однако это не значит, что все имена со значением высокого
социального статуса окажутся «хорошими» обращениями. Аналогично, по
социолингвистическим причинам в качестве обращений закрепляются и многие слова
со значением социального равенства между говорящим и слушающим, ср. товарищ, коллега, земляк, подруга. Таким образом, полностью решить
задачу семантической классификации именования слушающего и использования имени
в функции обращения не удается. Надежные семанические признаки «хорошего»
обращения отсутствуют, поэтому информацию о вокативном потенциале конкретных
слов следует приводить в словаре.
Кроме
того, необходимо знать, какие обращения и в каких ситуациях следует
использовать. Так, обращаясь с поздравлением, объявлением или тостом, мы можем
сказать Друзья!, Дорогие друзья! и Господа!,
но обратиться к аудитории со словами ?Дорогие господа! мы не можем. Это словарная особенность слова господин. Про некоторые обращения
следует знать, что они используются только в начале официальной речи, например:
Офицеры, разрешите поздравить вас...!; Дамы и господа! Сегодня у нас замечательный
день!. Если же цель говорящего состоит в том, чтобы только поддержать уже
начатый контакт, обращения офицеры и дамы и господа будут выглядеть неуместно: ?Позвольте, дамы и господа, на этом закончить;
?Об этом мы поговорим на
следующем заседании, офицеры!. Между тем те же предложения, но с
обращениями господа или коллеги звучат совершенно естественно: Позвольте, господа, на этом закончить; Об этом мы поговорим на следующем заседании,
коллеги!
Пометы в словаре должны
иметь характер рекомендаций по использованию лексем в функции обращений и в
определенном типе дискурса. Так, в современном городском общении женщины,
собравшиеся в кружок во дворе, как правило, не называют друг друга соседками –
скорее, здесь будут использованы обращения Женщины!
или Девочки!, но в другом обществе
или при стилизации под другой способ общения, например в переводе на русский
язык рассказа о жизни грузинской деревни, обращение Соседки! окажется совершенно нормативным.
В
словаре следует указывать и грамматическое число, в котором слова используются
в качестве обращений, потому что в роли обращения слово может функционировать
только в какой-нибудь одной форме, например только во множественном или только
в единственном числе. Друзья! и Господа! – это обращения, которые можно
использовать в очень широком круге различных ситуаций общения, а Друг! и Господин! – в единственном числе – могут использоваться только
очень ограниченно. Мы не можем обратиться к незнакомцу со словами ?Господин! Не подскажете ли, где тут метро?,
при том, что обращение Господа!
Посторонитесь, пожалуйста, у меня тут коляска с ребенком, хоть и несколько
старомодное, но все-таки не выходит за рамки нормы. И наоборот, Профессор! – это «хорошее», хоть и несколько
устаревшее, обращение в академических кругах, а Профессорá! – нет. Между тем Коллега! и Коллеги!
прекрасно звучат при обращении и к одному слушающему, и ко многим. Тем самым,
обращаясь по-русски к профессорам, мы называем их Коллеги! и Господа!, но не
Профессорá!. Доктор! – это тоже
«хорошее» обращение, а Докторá!
как обращение не используется.
2. Вокативные средства
Возникает вопрос: существуют ли способы получить
«хорошие» обращения из «плохих»? И какие выражения функционируют только в
функции обращений? К специальным «вокативизирующим» контекстам можно отнести
следующие средства русского языка.
·
Слова уважаемый, многоуважаемый и дорогой, как было показано выше;
·
Междометие эй! (Эй, пассажиры, вы куда?);
·
Местоимение мой (Моя радость!; Рыбка моя!; Моя звездочка!;
Горе мое!);
·
Использование уменьшительно-ласкательных и других суффиксов (Дружок!; Дружочек!; Дружище![2]);
·
Использование вокативной конструкции Эй плюс имя места, где находится слушающий (Эй, на барже!);
·
Развернутая характеризация слушающего по его актуальной роли
в конкретной ситуации (Таксисты,
обслуживающие центр города, зайдите в диспетчерскую!; Студенты третьего курса, экзамен по математике переносится на
понедельник; Пассажиры, находящиеся в
первом и последнем вагоне! Будьте осторожны при выходе из поезда!).
В связи с вокативизирующими лексемами уважаемый, дорогой, мой и суффиксами
мы уже высказывались в работе [Янко 2008], поэтому ниже мы сосредоточимся на
двух последних в этом списке типах вокативных контекстов, связанных с
именованием адресата по месту (подраздел 2.1 ниже) и по его актуальной роли в
ситуации (подраздел 2.2).
2.1. Эй, на барже!:
место слушающего как обращение к нему
Интересным
средством образования обращений служит русская конструкция с междометием Эй плюс имя места, в котором находится
слушающий, например, Эй, на барже!.
Имя места может показаться неожиданным способом обращения к слушающему, но
такой тип зова слушающего довольно часто используется в русской речи, например,
когда говорящий видит, что на капитанском мостике кто-то есть, но он не знает
или не видит кто именно. И тогда говорящий кричит: Эй, на мостике!. На первый взгляд можно предположить, что такие
обращения принадлежат исключительно морскому языку. Действительно, около 70
процентов обращений с Эй плюс имя места,
которые встретились нам в интернете, касались водной тематики. Вот некоторые
примеры: Эй, на барже! Кидай якорь!; Эй, на том берегу!; Эй, на Акуле! - крикнул капитан; Эй, на линкоре!; Эй, на
острове!; Эй, на корабле!; Эй, на судне!; Эй, на шхуне!; Эй, на
мостике!; Эй, на ледоколе!; Эй,
на лодке!; Эй, на румбе!; Эй, на берегу!; Эй, на борту!; Эй, на
палубе!; Эй, на шлюпке!; Эй, на буксире!; Эй, на катамаране!; Эй, на
руле! Круче к ветру!; Эй, на «Беде»,
счастливого плаванья!; Эй, на
буксире, прими конец!; Эй, на
«Малыгине»!; Эй, на баркасе!; Эй, на желтой лодке!; Эй, на камбузе!; Эй, на мостике!; Эй, на
плотике!. Однако оказывается, что «сухопутные» обращения такого типа тоже
встречаются: Эй, на задней площадке, все
оплатили проезд?; Эй, на верблюде!;
Эй, на трибуне!; Эй, на уазике!. Значит, объяснять функции и особенности обращений
по месту следует не принадлежностью к общению между собой морских волков, а
особыми условиями, при которых используется обращение по месту.
Когда
можно использовать обращение по месту? Почему Эй, на трибуне! – это «хорошее» обращение, а Эй, в лесу! и Эй, в поле! –
«плохие»? Почему даже морская тематика не спасает обращение Эй, на барже!, если говорящий находится на другой барже? Почему,
когда мы говорим Иди вниз!, низ понимается
с точки зрения слушающего – здесь слушающий находится высоко и должен
спуститься ниже (где находится говорящий, в данном случае неважно: он может
быть и выше, и ниже, и на одном уровне со слушающим), а когда мы говорим Эй, внизу!, низ рассчитывается,
наоборот, с точки зрения говорящего? И наконец, почему, когда мы слышим Эй, на берегу!, это значит, что
говорящий находится на воде, а не с другой стороны, скажем, на шоссе, идущем
вдоль берега?
Ответы
на эти вопросы должен дать анализ обращения к слущающему в соответствии с тем
местом, где он находится. Мы покажем, что обращения к слушающему по месту имеет
более жесткие ограничения, чем другие способы локализации объекта в языке, т.е.
вне иллокутивной силы обращения. Таким образом, перед нами встает задача
показать, что такая периферийная конструкция русского языка, как обращение
говорящего к адресату по месту, где он находится, представляет собой уникальный
тип концептуализации пространства, воплощенный в языке.
Прежде
всего, слушающий должен находиться в месте, которое легко выделяется в
пространстве или в некоей системе ценностей. Параметр системы ценностей мы обсудим
ниже, а для начала обратимся к анализу пространства. Идеальное место для
слушающего, к которому можно обратиться со словами Эй, на
Х-е! – это лодка на водной глади, остров в океане, капитанский мостик,
верхушка дерева на фоне неба, трибуна, сцена, вышка, при том что говорящий
находится на известном удалении от этих точек, ср. понятия фигуры и фона,
введенные в работе Л. Талми [Talmy 1978]. Фигура говорящего должна легко выделяться на
общем фоне. Обращения ?Эй, в
поле! и ?Эй, в лесу!
«нехороши» потому, что в них отсутствует выделенная точка, противопоставленная
местоположению говорящего. Поле и лес – это не точки в пространстве, а обширные
просторы, на лоне которых адресат, скорее, затеряется, чем откроется взору
говорящего. Заметим попутно, что другой – менее удобный и менее этикетный
способ обращения – по шапке или по одежде – тоже основан на принципе легкого
узнавания на общем однообразном фоне: Эй,
в шляпе!; Эй, в красной куртке!.
Далее.
Говорящий и слушающий должны находиться на объектах, противопоставленных друг
другу в некоторой системе ценностей. Что здесь понимается под системой
ценностей? Обратимся к примерам. Пусть говорящий едет в машине по шоссе, а
слушающий стоит у дороги. Тогда говорящий может обратиться к слушающему со
словами Эй, на обочине!, потому что
дорога и обочина дороги принадлежат одной системе ценностей и представляют
собой разные полюса одной системы. Адресат находится на точке пересечения края
дороги с линией, соединяющей направление взора говорящего, устремленного на
слушающего. Это хорошо видная точка. Если же говорящий вышел из леса и увидел
слушающего, стоящего также на обочине дороги, он, скорее всего, обратится к
нему со словами Эй, у дороги!, потому
что кромке леса противопоставлена дорога, а не ее обочина. Обочина дороги
противопоставлена не лесу, а прохожей или проезжей части дороги.
Приведем
другие примеры. Мы говорим Эй, на
чердаке!, если сами мы находимся в том же доме, скажем, на лестнице,
ведущей на чердак. Если же мы сами находимся в другом доме или на улице,
обращение к сидящим на чердаке другого дома
Эй, на чердаке! оказывается неуместным. Здесь мы можем крикнуть (например,
в громкоговоритель, как это бывает в детективных сериалах): Эй, на вилле! Выходи по одному!.
Обращение Эй, в доме! здесь тоже не
подойдет, потому что вокруг дома могут быть другие дома, следовательно, место
слушающего не будет считаться выделенной точкой. Наша гипотеза состоит в том,
что концептуализация дома в русском языке предусматривает нахождение дома в
окружении других домов. Не будет удачным и обращение Эй, на даче!, потому что дача тоже концептуализуется как летний дом
в кругу других таких же домов. Вилла же и хутор понимаются как центры
достаточно большого незастроенного пространства, поэтому они больше подходят
для обращения по месту, чем дома и дачи: Эй,
на хуторе!. Хорошо подходят для обращений по месту строения, имеющие
уникальные имена: Эй, в «Приюте орла»!;
Эй, в «Белом олене»!; Эй, в «Сороке и пне»!. Однако это не
могут быть названия слишком больших зданий, несоразмерных фигуре говорящего,
который надеется докричаться до слушающего: обращения Эй, в Кемпински!, Эй, в
Хилтоне! в прямом – не-метафорическом – значении невозможны.
Таким
образом, именование говорящим слушающего зависит не только от того, где
находится слушающий, но также и от того, где находится сам говорящий, а также
от того, образуют ли место расположения говорящего и место расположения
слушающего естественную систему, такую как дорога — обочина, край леса —
дорога, идущая вдоль леса, трибуна — зал, чердак — пространство внутри дома под
чердаком, водоем — берег. Именование слушающего без учета системы ценностей, в
которую встраивается его локализация, по-видимому, тоже возможно, но
предпочтительны обращения, которые учитывают такие противопоставления. Очевидно,
что учет взаимного расположения говорящего и слушающего накладывает на способ
вербализации места слушающего больше ограничений, чем при выражении в языке
места объекта безотносительно к расположению других объектов в пространстве.
Покажем
теперь, что в обращении по месту точкой отсчета (или центром ориентации в
пространстве) служит фигура говорящего и что при других типах вербализации
места точкой отсчета могут быть другие объекты. Какой объект станет точкой
отсчета – говорящий, слушающий или объект, названный в тексте? Когда мы говорим
слушающему Спускайся вниз!, низ здесь
понимается с точки зрения слушающего, а когда мы говорим Пусть Вася идет домой, здесь имеется в виду дом Васи, названного в
тексте. В обращении же по месту точкой отсчета служит именно говорящий. Об этом
говорят обращения Эй, внизу!; Эй, наверху!; Эй, на том берегу!, где низ, верх и противоположный берег отсчитываются
от того места, на котором расположен говорящий.
И
наконец, если говорящий и слушающий находятся на одноименных объектах,
обращение по месту оказывается неуместным. Чисто теоретически говорящий,
находящийся на барже, мог бы обратиться к слушающему со словами Эй, на другой барже! по аналогии с
обращением Эй, на том берегу!, но
реально такие обращения не встречаются.
Мы
показали, что в обращениях по месту есть немало ограничений. Говорящий и
слушающий должны располагаться на разноименных объектах, которые принадлежат
одной системе ценностей, слушающий должен находиться в выделенной точке
пространства, и точкой ориентации в этом пространстве должна служить фигура
говорящего.
Последнее
замечание, которое тут следует сделать, состоит в том, что если какое-либо из
условий называния слушающего по месту не выполняется, добавление в обращение
местоимений ты и там (Эй ты, на дороге!; Эй там, в поле!; Эй ты, там на улице!) восстанавливает соблюдение указанных условий,
потому что превращает место расположения слушающего в противопоставленную и
соразмерную фигуре говорящего выделенную точку, которая называется там (т.е. в том месте, которое
противопоставлено месту говорящего), или понимается как место слушающего,
который противопоставлен говорящему и называется ты.
2.2. Именование слушающего по его актуальной роли в
ситуации как вокативное средство
И.И. Ковтунова в
специальном разделе, посвященном поэтическим обращениям, книги по поэтическому
синтаксису выделила особый класс обращений-характеризаций, которые сочетают в
себе одновременно номинативную и предикативную функции. В поэзии такие
обращения утрачивают собственно вокативную функцию и используются для
характеристики адресата речи [Ковтунова 1986: 108]: Дуб
богоборческий! В бои Всем корнем шествующий! Ивы-провидицы мои! Березы-девственницы!
(Цветаева); Я посетил тебя, пленительная
осень, не в дни веселые... (Баратынский); Испепеляющие годы! Безумья ль в вас, надежды ль весть? (Блок). Можно
заметить, что имена с характеризациями всегда служат «хорошими» обращениями.
2.2.1. Обращения-характеризации
Нетрудно также заметить,
что обращения-характеризации, основанные на предицировании имени слушающего
характеризующих признаков, широко используются не только в поэтической речи, но
и в сугубо деловом жанре объявлений, как правило, письменных. Здесь развернутые
определения в структуре обращений ограничивают и актуализируют круг лиц,
которым адресованы объявления: Студенты
третьего курса, просьба после окончания сессии сдать зачетки в учебную часть;
Ученики старших классов, вас приглашает
на собеседование электромеханический колледж г. Москвы; Владельцы пластиковых карт Виза Аэрофлот,
для вас объявляется акция «Весна в Юго-Восточной Азии»; Мастер транспортного цеха судостроительного
участка, пройдите к пульту; Кто забыл
в туалете бриллиантовое кольцо, обратитесь к бортпроводнику. В тексте Студенты третьего курса, просьба после
окончания сессии сдать зачетки в учебную часть содержится не только
обращение к студентам, но им также приписывается принадлежность к некоторому
более узкому классу, чем класс студентов вообще, и обладание некоторым
актуальным признаком.
Если
сравнить обращения без определений и обращения с определениями, а также другие
обращения со сложной лексико-синтаксической структурой, можно заметить, что определения-характеризации
служат мощным вокативизирующим контекстом: ?Студенты,
после третьей пары зайдите ко мне в кабинет vs. Студенты
из тех, кто работает сейчас с информантами, зайдите ко мне в кабинет.
Аналитические именования лиц (учащиеся старших
классов; тот, кто забыл кольцо; третьекурсники; таксист Иванов; кассир
Сидоров) преобразуют имена, характеризующиеся некоторым виртуальным специализированным
признаком (‘быть по профессии таксистом’, ‘быть студентом’, ‘быть врачом’) в имена,
которые характеризуют адресата по его актуальной роли в реальной ситуации (быть студентом третьего курса; быть таксистом
таксопарка, который обслуживает центр города, быть врачом-ординатором, проходящим практику на базе Первой Градской
больницы). Если обращения врач!, таксист! и студент!, как было показано выше при постановке задачи, принадлежат
к словарному классу «плохих» обращений, то определения-характеризации переводят их в «хорошие» обращения, именующие
адресата по его актуальной роли в текущей ситуации. Имя роли адресата служит
для обращения к нему.
2.2.1. Лексические единицы, служащие именами ролей
Развернутые характеризации
это не единственное средство актуализации имени лица как исполнителя конкретной
роли в ситуации. Существуют лексемы, которые концептуализуются именно как роли и
вне контекста характеризующих определений. К ним относятся существительные председатель, истец, ответчик, судья, свидетель, покупатель, начальник, абитуриент, соискатель, победитель, охрана. Как актуальные роли в ситуации концептуализуются и
существительные, которые по происхождению являются субстантивированными
прилагательными и причастиями. Соответствующие концепты сохранили семантическую
связь с категорией предикативности и отражением актуальной роли в ситуации, ср.:
верующие, больной и беременная (в
условиях лечебного учреждения), рядовой,
старший, дежурный, связной, вахтенный, заведующий, заключенный, потерпевший, осужденный, уполномоченный,
раненый, нарочный, новобрачные, новорожденный, сопровождающий, встречающие,
провожающие, отъезжающие, побежденный. Такие существительные также служат
источником «хороших» обращений: Покупательница,
возьмите сдачу!; Не сердись,
начальник!; Больной, вам в другой
кабинет!; Беременная, вы куда?
(Этот пример нам сообщил И.А. Шаронов); Истец,
передайте заявление адвокату; Соискатель,
вам присуждается кандидатская степень; Дежурный,
пройдите к пульту!; Охрана! На выход!;
Провожающие, проверьте, не остались ли у
вас билеты отъезжающих пассажиров.
Итак,
в связи с семантическим противопоставлением ‘человек-носитель признака’ vs. ‘роль человека
в ситуации’ выделяется три класса имен со значением лица. 1) Большинство существительных
могут обозначать как человека, обладающего (постоянным или долговременным) признаком,
так и роль человека в конкретной ситуации. Это существительные отец, командир, профессор, экзаменатор, солдат, генерал. 2) Некоторые
– немногочисленные – существительные могут обозначать только роль: истец, заявитель, председательствующий.
3) И наконец, к третьему типу относятся относятся имена, преимущественно обозначающие
человека-носителя постоянного (виртуального) признака: врач, таксист, интеллигент. Имена второго класса со
значением актуальной роли, которую может играть некий анонимный адресат в
некоторой конкретной ситуации, свободно используются в вокативной функции. Границы
классов нечетки: имена могут переходить из одного класса в другой. Регулярным
средством перевода слова из первого и третьего класса во второй служат
характеризующие определения.
Приведенная
классификация может объяснить некоторые запреты и предпочтения, существующие
при формировании обращений в русском языке. Так, можно предположить, что слово водитель принадлежит к классу «хороших»
обращений, потому что обозначает водителя конкретной машины в определенной
ситуации на дороге: водитель этот тот, кто сидит за рулем. Когда мы говорим Водитель, откройте заднюю дверь!, мы
имеем в виду человека, который ведет конкретный трамвай. Между тем аналогичные
обращения, использующие лексические единицы шофер
и таксист, например Шофер, остановите у светофора!, не
запрещены, но статистически маловероятны, потому что шофер и таксист выражают
постоянный и узко специальный признак человека, а именно – его профессию, а не
его роль в ситуации.
Объяснительная
сила этой классификации невелика. Она не охватывает всех запретов и
предпочтений, потому что, как уже говорилось, под влиянием контекста слова
могут переходить из одного класса в другой. Кроме того, классификация не
учитывает социолингвистических факторов, которые в формировании обращений могут
иметь решающее значение. И наконец, парадоксальным образом лексические единицы,
онтологически выражающие временную функцию, такие как телезритель и радиослушатель,
могут концептуализоваться в языке не как имена актуальных ролей, а как имена виртуальных
признаков. По сочетаемостному поведению слов
телезритель и радиослушатель можно
предположить, что зрители, телезрители и радиослушатели понимаются не как те,
кто в текущий момент времени смотрит на сцену, сидит у телеэкрана или
вслушивается в звуки радиоприемника, а как люди, имеющие постоянные занятия и
пристрастия, такие как смотреть телевизор, ходить в театр или слушать радио. Мы
предполагаем, что зрители концептуализуются в языке как театралы, т.е. как люди,
которые любят ходить в театр. Актеры говорят: Наши зрители! Они любят наше искусство. Мы работаем для них. Здесь
зритель понимается как константа, а не как меняющаяся раз от разу аудитория. В
этом сказывается общая концептуализация имени существительного как
обозначающего постоянный признак или множество признаков. Этой проблеме
посвящена большая литература, см. например работу [Рахилина 2000: 28] и
цитированную там литературу. Исключениями из этого класса концептуализаций служат
субстантивированные прилагательные и причастия, такие как старший, дежурный и встречающие, которые сохранили
способность обозначать актуальный признак лица, а также некоторые исконные
существительные, служащие только именами ролей, такие как истец и соискатель (ср. неудачные
сочетания *краснощекий истец, *седоватый ответчик, ?худощавый соискатель, которые говорят о
том, что эти существительные обозначают
не человека, а только его роль, ср., с другой стороны, нормативные сочетания краснощекий / седоватый / худощавый генерал).
Итак,
для объяснительных целей достоверно можно использовать только одну полученную
здесь импликацию: если имя лица концептуализуется как роль, оно может
функционировать в качестве обращения.
***
В данной работе были рассмотрены предпочтения и запреты, связанные с формированием обращений. Были выделены лексические единицы с близкой семантикой, но различным вокативным потенциалом, и рассмотрены специальные вокативные конструкции русского языка, которые используются при именовании адресата речи по месту, в котором он находится, и по его актуальной роли в конкретной ситуции.
1.
Даниэль М.А. (в печати) Звательность как дискурсивная
категория. Несколько гипотез.
2.
Ковтунова И.И. Поэтический синтаксис. М.: Наука, 1986.
3.
Рахилина Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и
сочетаемость. М. Русские словари. 2000.
4.
Янко Т.Е. Интонационные стратегии русской речи в
сопоставительном аспекте. М. ЯСК. 2008. С. 97-106.
8.
Talmy L. Figure and ground in complex
sentences // Greenberg et al. (eds)/
universals of human language. Stanford/ Vol. 4. P. 625-649/
9.
Zwicky A. Hey, whatsyourname! //
Papers
from the Tenth Regional Meeting of the Chicago Linguistics Society. Chicago: Chicago Linguistics Society, 1974.